Почта в Никогда-Никогда
Шрифт:
На рассвете на ночном столике в номере гостиницы звонит телефон. Портье сообщает, что водитель № 116 ждет в холле, через полчаса нам выезжать. Я одеваюсь, пью чай, мой чемодан отправляется в багажник такси. Водитель говорит «доброе утро», и мы выезжаем. По дороге он сообщает, что атмосферные условия хорошие и меня ждет приятный полет.
Меня интересует подоплека такой добросовестности. Шофер объясняет:
— Вы вчера заказали такси на нашей базе. Была договоренность. Вы обязались заплатить — мы обязались доставить вас. Если бы я не приехал вовремя, и мне не помешали бы при этом высшие силы, и не случилось бы серьезной аварии в последний момент, и сложилось бы так, что некем
Вы не знаете, кто я такой!
Наверное, со времен первых поселенцев в Австралии сохранилась и непосредственность в общении, которая может показаться на первый взгляд несколько грубоватой. Если австралиец как следует саданет по плечу нового знакомого, это надо понимать как: «Дорогой мой, ты мне пришелся по душе, парень ты хоть куда. Может, рванем еще по одному светлому, а может, пойдем красть лошадей или еще что-нибудь — лишь бы вместе, лишь бы не расставаться с тобой…»
Ведь ото очень молодое общество, хотя за последнее время оно повзрослело. Австралиец-горожанин не носит, как англичанин, черный цилиндр, черное пальто и зонтик-трость, чтобы продемонстрировать свою значительность. Австралиец из буша обходится без серебряных шпор, умопомрачительного седла и очень высокой шляпы, которую носят в Техасе, чтобы покрасоваться. Я встречал людей, хорошо знакомых, вместе попивающих пивцо в кабачке на углу, вместе делающих ставки на лошадей на бегах и посещающих матчи крикета, которые не знают друг друга по фамилии. А зачем? Обычно хозяин дома, совершая ритуал представления, произносит два слова:
— Это Джон, а это Джек!
Оба джентльмена обмениваются рукопожатиями — и они уже знакомы.
В этой стране, там, на другом конце света, решительно не любят людей, которые важничают. Рассказывают историю, как перед закрытием бара, когда все теснятся в очереди у стойки за пивом, вошел какой-то мужчина, бросил монету и потребовал себе кружку. Бармен вежливо заметил, что для этого надо встать в очередь. Прибывший гневно закричал:
— Вы не знаете, кто я такой!
По бармена это не тронуло. Он спокойно обратился к хозяину:
— Шеф, тут тяжелый случай, парень забыл свою фамилию…
Просто безумие
На Леди Лону приятно смотреть. У нее каштанового цвета очень блестящие волосы, тщательно вычесанные щеткой. Она явно нервничает, переступает с ноги на ногу, хотя, чтобы поддержать ее перед предстоящим испытанием, мистер Дэрсн ласково похлопывает ее по мускулистому телу и дает кусочек сахару.
Ах да, прошу извинить меня, я забыл с самого начала упомянуть, что Леди Лона — кобыла, выступающая во втором заезде в двенадцать часов пятьдесят минут на беговой дорожке в Уорвик-Фарм под Сиднеем. Сейчас Леди Лона пойдет на весы, затем На ее спину вспрыгнет жокей, одетый в белую куртку со светло-голубым мальтийским крестом на спине и розовыми рукавами. На голове у него розовая шапочка. Леди Лона будет бороться за свое доброе имя и четыреста шестьдесят пять фунтов награды, включая несколько шиллингов, которые я на нее поставил с небольшой компанией земляков.
Я с ненавистью смотрю на ее соперников. Настоящие клячи все эти Блюм Эгейн, Тинсел, Тейямалко, Кунэмбл, Глен д’Ор, Смок Эвей, Свифт и Мисс. По-моему,
— На деньги, выигранные на скачках, я ездил на три недели к родственникам в Польшу, — вскользь замечает мистер В.
Затем он отправляется на паддок, чтобы лично присмотреть за четвероногими участниками скачек.
В забегаловке, где стоя потягивают пиво, нельзя кашлянуть, когда из репродуктора, поставленного на стойке бара, доносится голос, в невероятном темпе комментирующий события на дорожке. Вот он умолкает, а завсегдатаи с увлечением обсуждают новости. Жеребцы, мерины, кобылы, жеребята — только о лошадях.
На самой верхней ступени общественной лестницы Австралии стоит жокей. В этом не может быть никаких сомнений. В субботний вечер телевидение передает интервью с маленьким невзрачным человечком. С благоговением слушают жокея, который благодаря лошади достиг огромного богатства.
— Правда ли, что вы зарабатываете больше, чем премьер-министр Австралийского Союза? — задается вопрос.
— Да, это так, — без лишней скромности отвечает герой шпор и кнута.
— Вы считаете, что это правильно?
— Конечно. Я думаю, что, если бы премьер, как я, вкалывал бы каждый день в четыре утра и скакал галопом по грязи, он тоже заслуживал бы надбавки…
Когда в 1962 году австралийский жокей Нэвил Селвуд упал с лошади и разбился насмерть на беговом поле под Парижем, то оказалось, что за двадцать четыре года он заработал целое состояние. Селвуд оставил семье в наследство недурную сумму в двести тысяч австралийских фунтов, то есть около четырехсот пятидесяти тысяч долларов. Интересно отметить, что свою карьеру он начал в качестве конюха с жалованьем в один фунт в неделю…
Жокей Джордж Мур, лучший в Австралии, представляет дело следующим образом: «Меня лично интересует только Джордж Мур, остальные пусть позаботятся о себе сами, это не игра для слабых…» Поклонники таланта Мура называют его «Ватные Пальчики», а враги — «Артистом», потому что он, если случится проиграть, бессильно разводит руками перед зрителями.
Увлечение скачками в Австралии беспредельно. Один геолог, в одиноком домике которого я провел несколько дней, когда приехал на Новую Гвинею, очень огорчился, узнав, что у меня с собой нет радио. Его приемник «забастовал», кончились батарейки, а ему послезавтра непременно надослушать радио, поэтому он отправляется в поселок Вивак… Решение было твердое. Идти в Вивак означало по крайней море два дня форсированного и небезопасного перехода через джунгли. А услышать он должен был не важное сообщение о войне и мире или вести о погибшем корабле, на борту которого находились его близкие, а результаты скачек на ипподроме во Флемингтоне под Мельбурном.
Только в одном штате Виктория тридцать тысяч человек зарабатывают себе на жизнь на скачках. Четыре тысячи конных состязаний в год устраиваются на территории Австралии. А ведь первые лошади были завезены сюда на судах Первого флота, позднее рысаков привозили из Чили и Южной Африки.
Это безумство началось в 1810 году в Параматте, хотя есть любители, яростно утверждающие, что первые скачки состоялись годом раньше в Хоуксбери-Ривер. Первый букмекер начал «доить» соотечественников в 1882 году. Скачки в известном смысле стали проявленном светской жизни. Наивысшей наградой является Кубок Мельбурна, стоимостью семьсот фунтов плюс денежная премия в двадцать пять тысяч.