Почтальон всегда звонит дважды. Двойная страховка. Серенада. Растратчик. Бабочка. Рассказы
Шрифт:
— В вестибюле?
— Да, сэр.
— Что ему надо?
— Мистер Шарп, сегодня Тони три раза соединял этого мистера Хоувза по телефону со службой иммиграции. Тони запомнил этот номер еще с прошлого года, тогда его брат приехал из Италии. И вот Тони думает, что этот тип — из федеральной полиции и что он пришел за мисс Монтес.
— А Тони еще работает?
— Да, мы оба сегодня работаем. Вы лучше возвращайтесь туда, мистер Шарп, пока этот Хоувз чего-нибудь не учуял. Выведите ее оттуда, пусть зайдет в лифт и нажмет кнопку два раза. А я или Тони, мы спустим ее и проведем через подвал, а вы тем временем отвлекайте этого типа, пока мы
В кармане у меня лежала пачка денег. Я протянул ему десятку.
— Вот, разделишь с Тони. Завтра еще получите. Сейчас я ее приведу.
— Да, сэр.
— И спасибо. Нет слов, как я тебе благодарен.
Я вернулся в гостиную, засовывая телеграмму в карман. Уинстон, выделывавший на полу совсем уже невероятные прыжки, вскочил и подошел ко мне:
— Что там, Джек?
— А-а… кое-какие новости, из Голливуда.
— Плохие?
— Неважнецкие.
— Черт возьми! Слушай, у меня просто руки чешутся разбудить сейчас этого подонка и послать его куда подальше.
— Да не разбудишь ты его, в том-то и дело. Там сейчас только десять. Ладно, ну его к дьяволу! Не стоит об этом. Потом поговорим. И кончайте вы эту корриду. Давайте лучше танцевать.
— Танцы, танцы! Эй, маэстро, музыку!
Пудински снова заиграл джаз, пары задвигались, я подхватил Хуану.
— Так, давай улыбайся! Сейчас скажу тебе что-то важное.
— Да, уже улыбаюсь.
Я быстро выложил ей все.
— Этот Пудински для него только прикрытие. Он донес на тебя, анонимно конечно, чтоб тебя отправили на Эллис-Айленд, чтоб мне пришлось умолять его о помощи. А он будет делать вид, что готов свернуть горы, и, конечно, потерпит неудачу. И тебя отправят в Мексику…
— И тогда он тебя получить.
— Да. Так он думает.
— Я тоже так думать.
— Прекрати, ради Бога и…
— Почему ты дрожать?
— Я боюсь его, вот почему. Боюсь по-настоящему. Теперь слушай…
— Да, я слушаю.
— Уходи отсюда, быстро. Придумай какой-нибудь предлог, чтоб он был уверен, что ты вернешься. Переоденься, собери вещи, и как можно быстрее. Если в дверь позвонят, не открывай. Даже не подходи и не отвечай. Потом иди к лифту, нажмешь два раза кнопку, и мальчики о тебе позаботятся. Мне не звони. Завтра же свяжусь с тобой через Тони. Вот, тут деньги…
Я нащупал в кармане пачку и сунул ей за вырез платья.
— Давай, действуй!
— Да.
Она подошла к Уинстону. Он сидел рядом с Пудински, на голове по-прежнему листья.
— Хотите играть настоящий коррида, да?
— Просто мечтаю, дорогая!
— Тогда ждать. Я идти и приносить вещи. Я вернуться.
Он проводил ее до двери, потом подошел ко мне:
— Чудная девочка, просто прелесть!
— Да, все, как говорится, при ней.
— Всегда говорил: под каждым флагом есть только две нации: мужчины и женщины. Мексиканцы мужчины не стоят и ломаного гроша, но женщины у них замечательные. Просто удивительно, что их художники, окруженные такой красотой, тратят время на изображение войн, революций и разных социалистических благоглупостей. Все мексиканское изобразительное искусство сводится к набору пропагандистских плакатов.
— Да. Никогда не был его поклонником.
— И неудивительно! Но если б они смогли написать это лицо, о, совсем другое дело! Один только Гойя мог, а все эти радикалы, нет. Да… сами не понимают, что они
Я отошел, сел и стал смотреть, как они танцуют. Они уже совершенно разнуздались, и зрелище было абсолютно непристойное. Жаль, что мы не договорились с ребятами о каком-то условном сигнале, как теперь узнаешь, что она ушла? Оставалось только сидеть и ждать, пока они не спохватятся, куда она запропастилась. Тогда я пойду к себе, якобы за ней, потом вернусь, скажу, что она неважно себя чувствует и легла. Это поможет ей выиграть время.
Я заметил, во сколько она ушла. Семь минут второго. Казалось, с тех пор прошла вечность. Я зашел в ванную, снова взглянул на часы. Одиннадцать минут второго. Она отсутствует всего четыре минуты. Вернулся и сел. Пудински перестал играть. Они требовали еще. Он сказал, что устал. Зазвенел звонок. Уинстон пошел открывать, я почему-то был уверен, что это сыщик. Однако вошла… Хуана. Она и не думала переодеваться. Все то же бутылочно-зеленое платье, через руку перекинут плащ, в одной руке espada, в другой — ухо.
Им уже порядком поднадоела игра в корриду, но, увидев ухо, они оживились. Визжали, передавали его из рук в руки, нюхали, корчили гримасы и говорили «фу». Затем ухо взял Уинстон, приставил его к голове, потряс им. Они захохотали и захлопали в ладоши. Хуана тоже смеялась:
— Да, теперь не осел. Большой бык!
Он взревел. Нервы мои были на пределе. Я подошел к ней:
— Унеси все обратно! По горло сыт этой корридой, и ухо воняет. Отнеси туда, откуда взяла, и…
Я протянул руку, пытаясь вырвать ухо. Уинстон увернулся. Она расхохоталась, избегая смотреть мне в глаза. Что-то ударило меня в живот. Я обернулся — один из гомосеков, переодетый в дамское платье, тыкал в меня шваброй.
— Прочь с дороги! Я пикадор! Я пикадор на старой белой кляче!
Еще двое или трое бросились куда-то и вернулись со швабрами, палками от щеток и прочим и, изображая из себя пикадоров, начали прыгать вокруг Уинстона, тыча в него этими предметами. При каждом попадании он завывал. Хуана, вытянув шпагу из ножен, набросила на нее плащ, соорудив нечто вроде мулеты, Уинстон принялся налетать на нее, стоя на коленях и опираясь на одну руку, в другой он держал ухо.
Пудински заиграл вступление к «бою быков» из «Кармен». Стоял такой адский шум, что собственных мыслей слышно не было. Подойдя к роялю, я облокотился о него и стал ждать удобного момента забрать и увести ее.
Внезапно музыка стихла и по комнате пронеслось громкое «У-у!». Я обернулся. Она стояла посредине, как статуя, слегка развернувшись левым боком к Уинстону, в позе матадора, готового нанести решающий удар, в правой руке на уровне глаз шпага, и целилась прямо в него. В левой по-прежнему был плащ. Он, сидя на полу, не сводил с нее глаз. Пудински взял несколько мрачных аккордов.
Уинстон пару раз фыркнул, потом вопросительно поднял на нее глаза, словно ожидая подсказки, что делать дальше. Потом подпрыгнул, отскочил и натолкнулся на диван. Кто-то из гостей вскрикнул. Я рванулся вперед — перехватить рукоятку, — но опоздал. Не верьте книжным описаниям удара шпаги. Он столь молниеносен, что за ним невозможно проследить глазом и описать его тоже невозможно. Он — словно вспышка света, и следующее, что я увидел, было: кончик espada торчит из задней стороны спинки дивана, на губах Уинстона пенится кровь, а она стоит, склонившись над ним, говорит с ним, смеется над ним и уверяет, что там, в холле, его ждет детектив, который пришел забрать его в ад.