Почтальон

Никонов Андрей

— А я вот уже два года здесь, — Черницкая на рыбный деликатес смотрела пренебрежительно, ей принесли куропатку с клюквенной подливкой, и она аккуратно обгрызала крылышко.

Фомич насчёт двух червонцев загнул, кормили здесь недорого и в основном тем, чем промышляли местные охотники и рыболовы, целая налимья печень, томлёная в сливках, обошлась Травину в полтора рубля, а половина куропатки, которую уничтожала докторша — в два с полтиной. Ещё три стоил маленький графин водки, а ягодный квас шел по тридцать копеек за большую кружку.

— Мы после гражданской в Эстонии оказались, — продолжала докторша, —

в Изборске, а папа — здесь, я его только навещать ездила. Когда он умер, перебралась сюда, мы к этому времени с мужем разошлись. Максимку тоже хотела перевезти, но там у него отец, младшая сестричка, родичей полный мешок, бабушка с дедушкой, даже прадед есть, он к ним привык, так что видимся только по выходным. Чаще он ко мне, иногда я к ним езжу, паспорт пришлось сделать. Чудно, русский город, а теперь у чухонцев. Я ведь там в госпитале военном работала, только в последние годы нас, русских, стали вытеснять, медсестричкой бегать не хотелось.

— Все работы хороши, — Сергей только потянулся к расстегаю, как зал колыхнулся.

Гости ресторана дружно повернули головы к сцене, на которую забиралась невысокая полноватая певичка.

— Кто это? — Черницкая с интересом смотрела, как певичка вышла на сцену и одним кивком сорвала бурю оваций. — Местная знаменитость?

— Похоже, я с ней знаком. Дарья Павловна, актриса из клуба железнодорожников, муж у неё инженером в «Набате» служит, — Сергей поднялся, — пойду освежусь.

— Ага, — докторша рассеяно махнула рукой.

— День и ночь роняет сердце ласку, — пела Леднёва, — день и ночь кружится голова.

Её голос, мягкий и бархатистый, заползал в головы посетителям и кружил их, разбрасывая по тёмным углам посторонние мысли и волнения, разговоры за столиками прекратились вместе со стуком приборов по тарелкам, один из артельщиков приподнял рюмку с водкой, да так и замер, не донеся до рта. Романсу Бориса Фомина было уже года четыре, но публика слушала его как в первый раз.

Сергею исполнение тоже нравилось, но не до такой степени, чтобы отказываться от намеченного плана, наоборот, приковавшая к себе общее внимание актриса оказала ему услугу, из зала Травин выскочил почти незаметно, только гардеробщика пришлось отодвинуть, тот вылез из-за своей стойки, чтобы приобщиться к искусству вместе со швейцаром.

— Где здесь туалет? — спросил у него Травин.

Швейцар мотнул головой, мол, где-то там, и снова вытянул шею.

Собственно, в туалет Сергей был не прочь зайти, тем более что здесь предлагались удобства центрального водопровода и канализации, но прежде приоткрыл дверь прямо за гардеробом. Сразу за ней начинались ступеньки, они вели вниз, в темноту — на потолке висела лампочка, но она не горела. Травин прислушался, стараясь абстрагироваться от пения, внизу явно кто-то был, там двигали что-то по полу, так, что раздавался скрип железа о камень, значит, после лестницы была ещё одна дверь. Или кто-то развлекался в полной темноте.

Сергей спустился на один пролёт, с площадки был виден освещённый изнутри контур двери. Запертой — он толкнул её, потянул на себя, дубовое полотно с металлическими полосами на мощных петлях почти не покачнулось.

— Люди заняты делом, не будем им мешать, — он вернулся обратно, подошёл к другой двери, приоткрыл.

Пустой коридор заканчивался лестницей, ведущей

наверх, проход был забран решёткой, запертой на замок, глухая стена на левой стороне ничего интересного не представляла, а справа одна из трёх дверей была приоткрыта. Травин не стал красться, но и излишнего шума не производил, подёргал решётку — замок на ней был несложным, но без отмычки или ключа не поддался бы, вернулся к незатворённой двери, постучал по косяку.

— Прощенья просим, — сказал он.

На стоящем в комнате диване боролись двое, раздетый до пояса мужчина навалился на женщину, та, судя по белому переднику, сбившемуся на бок и оголившему грудь — официантка, повизгивала и вяло отбивалась. К самой важной части акта они ещё не перешли.

— Чего тебе? — мужчина повернулся, Сергей узнал в нём бандита, который правил повозкой, Мухин говорил, что того старший называл Фимой. — Катись отседова, любезный.

— Туалет ищу, — Травин грубости не любил. — Но, если надо, могу остаться. Барышня, если этот хлюпик вам надоедает, дайте знать.

— Это кто хлюпик? — Фима соскочил с женщины, которая, похоже, этому только обрадовалась, — ты, фраер, за словом-то следи, а то быстро язык окорочу.

Сергей хотел было стукнуть грубияна, но тот сам замер, глядя на Травина снизу вверх, словно что-то чудное увидел.

— Ты что уставился, на мне узоров нет. Ещё раз спрашиваю, где здесь можно освежиться.

В голове у насильника крутились какие-то мысли, он с видимым усилием пытался их собрать в единую логическую конструкцию, чуть приоткрыв рот.

— Давайте я вас провожу, молодой человек, — официантка пришла в себя, соскочила с дивана, поправляя одежду.

— Куда? — растеряно спросил Фима. — Вертайся назад.

— Девушка со мной пойдёт, — прояснил ситуацию Травин, — или возражения есть?

Возражений не было, бандит угрюмо кивнул, зло посмотрел на женщину. Та выскочила из комнаты, увлекая Сергея за собой.

— Неприятности будут? — без обиняков спросил тот.

— Да уж куда без них, — официантка вздохнула, — не оставит он меня в покое, но вам, товарищ, лучше в это не лезть. Вон там туалет, а я работать пойду. А то сейчас Дарья Павловна споёт, и гости опять водки потребуют, уж очень они впечатляются от песенок этих.

Леднёва закончила один романс, и запела следующий, того же автора, про тройку с бубенцами и длинную дорогу, зал неистовствовал, люди хлопали, подпевали, некоторые даже на стулья залезли, чтобы видеть сцену.

— Да со старинною, да семиструнною, что по ночам так мучила меня, — лихо выдавала Дарья Павловна под рыдание скрипок и перебор клавиш.

— Здесь? — Травин похлопал официантку по плечу, но та тоже поддалась магии вокала. — Вот что музыка с людьми делает.

В принципе, он увидел всё, что смог, оставаться дальше в ресторане резона не было, но Сергей мужественно просидел ещё полчаса. Леднёва с последними аккордами скрылась за кулисами. Как и предсказывала спасённая от разврата женщина, гости возжелали напитков, и градус веселья значительно повысился. Музыка сменилась на визгливую и громкую, на смену Дарье Павловне пришёл новый вокалист, который выдал «Кирпичики» и «Гоп со смыком», причём последний три раза на «бис». Черницкая погрустнела и начала собираться, не помог даже практически полностью выпитый графин водки.