Почти цивилизованный Восток
Шрифт:
Вот теперь глаза её нехорошо сощурились. И улыбка сделалась такой, что Эва вздрогнула. Но желание плакать пропало напрочь.
А потом к ним подошли и…
И Эва выдохнула с облегчением. На душе тоже сразу стало спокойно.
И… и теперь все будет хорошо.
– Боже, - Тори, само собой, не упустила случая испортить. – Ты не могла найти никого приличней? Хотя… в этом определенно что-то есть.
И поглядела на её шамана так… так… дома Эва точно ей выскажет. И за взгляды, и…
– Сейчас
– Чем? – влезла Тори. – Я, между прочим, Виктория. Виктория Орвуд. Её сестра. Старшая.
Ну вот, сейчас она улыбнется.
Скажет что-то такое, душевное, легкое и веселое. И Эдди ответит. Они заговорят, разом позабыв про Эву… проклятье! Ну зачем Тори нужно было возвращаться именно сейчас?!
– Рад познакомиться, - сказал Эдди, правда как-то почти равнодушно. – А здешние леди какие-то чересчур уж хрупкие. И стоять-то рядом страшно, повернешься не так, заденешь, она и рассыплется.
Почему-то представилось, как рассыпается грудой фарфоровых осколков леди Лизелотта, а с нею и Диана. А то стоят, шепчутся, прикрывшись веерами. И глаз с Эдди не сводят.
– А у вас леди другие? Не рассыпаются, если вдруг заденешь?
– Нет.
– А что они делают? – Тори слегка нахмурилась.
И вот как можно быть настолько навязчивой?
– Они… как сказать, они и пристрелить могут, ежели что не так, - Эдди усмехнулся и выпустил-таки руку. – Говорят, тут бал будет, ну потом, после. Танцы. Не скажу, что я особо приятный кавалер, но если в этой вашей книжице найдется строчка…
– Найдется, - улыбнулась Эва и, кажется, слишком уж радостно.
– А я? – Тори хлопнула ресницами. – Меня вы бросите? Или сочтете излишне хрупкой, чтобы танцевать?
– Хрупкой? – Тори окинули взглядом, и Эдди прищурился. А потом чуть склонился и тихо-тихо, так, чтобы услышала Тори и, быть может, Эва, сказал. – Отнюдь. Ведьма, которая несколько лет прожила за гранью, хрупкой быть не может.
А на танец так и не пригласил.
Хотя, конечно, может и не успел… и… дверь распахнулась. Заголосили трубы. И коленки задрожали вновь. Но Эва заставила себя выпрямиться.
Представление?
Какая ерунда в сущности это представление… она на Аукционе сама вышла, так что и тут справится.
Я глядела, как матушка о чем-то оживленно беседует со свекровищем, не в силах отделаться от мысли, что ничего-то хорошего от этой задушевной беседы ждать не след.
И вообще…
Откуда она здесь?
И почему… я ведь письма писала. И получала ответы, в которых меня уверяли, будто бы все хорошо, но матушка
В доме ремонт.
И модистка.
И еще тысяча и одно сверхважное обстоятельство. И… и всякий раз я угрызения совести испытывала, и даже подошла к Чарли денег попросить, хотя давно уж ни у кого ничего не просила. Но… я же решила, что она просто стесняется.
И что денег нет.
И… а на ней вот драгоценности ничуть не хуже, чем на леди Диксон, а уж та ныне вовсе переливается бриллиантовым блеском. Тоже обычай. Старшая родственница просто-таки обязана быть при фамильных драгоценностях. А выходит, что и у матушки…
Откуда? Откуда у матушки фамильные драгоценности?
Додумать я не успела, потому как леди исчезли вдруг. А потом затрубили трубы, и я вспомнила, для чего вообще в этот дворец приперлась.
И испугалась запоздало.
Снова.
Встретилась взглядом с девчонкой Орвудов, которой Эдди что-то там такое нашептывал минуту назад… надо бы сказать, что леди – это все-таки леди. Чуть чего не так, жениться надо будет.
Хотя…
Она вроде тоже на Эдди поглядывает, пусть не с горячею любовью, но с интересом. И не шарахается.
– Милли, пора, - сказал Чарльз, а рядом появилась его матушка, несколько задумчивая и отчего-то донельзя довольная.
Вот чую, подвох.
Но думать некогда. Пошли мы… сперва шла бледная девица, про которую Чарльз шепнул, что она дочь одного из герцогов и Императору приходится какой-то там племянницей, то ли четвероюродной, то ли пятиюродной. Главное, важной. И оттого она на прочих поглядывала свысока.
Потом еще одна девица.
Орвуды, что подошли вместе. А я еще подумала, что сама-то Эва ничего такая, но за её сестрицей глаз да глаз нужен. Уж больно взгляд у нее характерный.
Ничего.
Присмотрим.
У меня рука зачесалась. Левая. И я бы поскребла, но чесаться через перчатку неудобно, а еще букет этот идиотский. И сама церемония… и…
Меня легонько подтолкнули в спину.
Идем.
С одной стороны леди Диксон. С другой Чарльз. Я считаю шаги. Сердце ухает в груди так, что прямо заглушает бурчание живота. Шлейф. Не забыть про этот гребаный шлейф.
Так и дошли.
Чего-то говорят… а я исподтишка разглядываю императора. Ничего так дядечка. Серьезного вида. Носатенький. А в целом чего-то иного я ожидала.
Солидности большей, что ли?
А он сидит и почти теряется в золоченом кресле. Сам худой, бледноватый. Черты лица острые, а главное чудится в нем что-то этакое, до боли знакомое. Я задумалась, где ж его видеть-то могла, кроме как на портретах. Хотя вот на портретах он на себя мало похож. Лицо вроде то же, но какое-то внушающее.