Почти книга для почти людей
Шрифт:
И тут я с Бобой, моим соратником по хоздоговору, оба практические инженеры, хоть и с физико-математическими кандидатскими степенями, решили проверить первоначальный теоретический расчет. Неизвестно зачем. Благо, что формы там были почти классические, так что считать недолго было с карандашиком. Посчитали — с московскими теоретическими результатами не сходится, а с их экспериментом — тютелька в тютельку. И даже доперли, как расхождение образовалось. Гражданин, что считал эффект, считал по чрезвычайно упрощенным формулам, где коэффициент Пуассона был ноль. Для незнающих: если растянуть брус, то он сожмется несколько в поперечном направлении. Степень ужатия и дается этим коэффициентом Пуассона, который известен лет как 200. Да и любой, кто растягивал брусок пластилина, с этим эффектом знаком.
Словом, приезжаем мы сдавать свой отчет, а заодно начинаем втолковывать завлабу о том, что прошиблись вы, ребята,
Здесь следует сделать отступление.
Сказание о Бобе. В институте это была фигура неординарная. Дело свое он знал и бухнуть любил. Вообще в механике тех, кто любит бухнуть, почему-то, много. Правда, где их мало? Но Боба был известен еще и тем, что, будучи почтенным завлабом, однажды под Новый год попал в вытрезвитель и получил пятнадцать суток размахивания метлой на Пушкинской улице. В конце года шли всевозможные отчеты, которые Боба, подышав на озябшие пальцы, подмахивал своим сотрудникам под присмотром мусора, а потом продолжал махать метелкой. Где-то в начале перестройки он по еврейской эмиграции поехал в Германию. Вроде даже нашел какую-то там работу. Потом потерял. В Ростов наезжал развеяться достаточно регулярно, в Германии ему скучно.
Словом, приехали в ресторан уже с вполне осмысленными выражениями лиц. К концу сидения это были морды. Когда ресторан закрылся, поехали к кому-то домой. Результатом был переход морд в разряд рыл. Когда посчитали, то получилось что за сутки скушали по два бутылька коньяка на рыло. И еще что-то там по мелочи. В итоге у меня образовался жуткий геморрой, который потом пришлось оперировать. А в той лаборатории тему успешно закрыли и продолжили свою многотрудную деятельность на благо космоса и исследования его далей. Лаборатория имела богатый опыт.
Томография
Можно это было бы назвать «Как рождалась советская томография».
Это введение:
Как ни странно, многие не знают, что такое томография. Грубо говоря, это трехмерный рентгеновский снимок плюс результаты его обработки. Точнее, много рентгеновских снимков с разных направлений, результаты обрабатываются компьютером и выдается трехмерная картина. Многие слышали о томографии головы. Однако то же самое делают, например, чтобы проконтролировать распределения мешочков с топливом в ракетах на твердом топливе, или обнаружении дефектов намотки корпусов ракет — их наматывают спец. нитями на станках и заливают твердеющей смолой вроде эпоксидки. При намотке могут образоваться дефекты, которые лучше обнаружить заранее, чем когда ракета полетит. Получить снимки с разных точек и направлений — проблема не сложная. А вот получить потом трехмерную картинку — очень сложно. Дело в том, что когда делаешь один рентгеновский снимок, то каждый тип тканей головы задерживают рентгеновский луч по определенному закону. Поглощение костью, мозгом, опухолью — все это можно найти экспериментально. А потом просуммировать. Грубо говоря, то, что мы видим как точку на рентгенснимке, это интегральный результат поглощения луча в каждой точке его прохождения. Естественно, что обратно никакой компьютер сейчас не в состоянии развернуть трехмерную картину обратно по рентгенснимку, что и где встретилось на пути луча. Рентгенологи учатся годами, чтобы научиться расшифровать эту двумерную картинку. В основном, по всяким косвенным данным и массе просмотренных снимков, где результат известен. Когда же картинок много, и с разных направлений, то и компьютер может сделать такую расшифровку. Впрочем, при этом необходимость в рентгенологе не отпадает, потому что еще надо рашифровать и такую трехмерную картинку — компьютеры этого делать по сию пору не умеют. Но здесь имеется одна беда. Если просто выписываешь эти интегральные уравнения для рентгеновских
Чтобы решить ее, надо искусственно ввести дополнительные члены в уравнения, добавив в них неопределенность. И тогда можно численно найти решение, которое удовлетворит врача или того же ракетчика.
Основная вопрос здесь в том, как ввести эту неопределенность, какой формы эти дополнительные члены. Фирмы-производители томографов именно эту часть и засекречивают. Сама железка здесь стоит недорого (относительно полной цены), программа, которая считает, — подороже. А самое дорогое — это как раз формульная часть, до которой конечный пользователь добраться никак не может. Это один из тех редких случаев, когда почти чистая математика дает чистые же деньги.
А теперь — основная часть.
В свое время СССР закупил две установки для томографии головы. Боюсь соврать, но, кажется, где-то в начале шестидесятых. Кажется, у Симменса. В те времена существовал запрет на поставку в СССР современных технологий, которые можно было бы использовать в военных целях. И, конечно, как только закупили, так одна установка поехала в какой-то медицинский институт для диагностики опухолей мозга, а другая прямым ходом направилась к воякам. И тут история разветвляется на две.
История номер один. Как великая военная наука обнаружила великие механические изменения в материалах
Поскольку в медицинский томограф ракету не засунешь, то его отдали гражданам, которые стали изучать изменения в разных материалах под воздействием взрывов. И тут запахло физическим открытием огромной важности. Оказалось, что поверхностный слой образцов после взрыва имеет двойную плотность по сравнению с плотностью первоначальной. Так говорили результаты томографии. И наука закрутилась. Особо допущенные к томографу граждане понаклепали разных диссертаций по техническим наукам, закрыто поназащищались и были счастливы. Пока кому-то не пришло в голову прикинуть, каким же давлениям надо подвергнуть эти самые образцы, чтобы получить такой эффект. Прикинули и получили, что надо давления, по крайней мере, в десятки тысяч раз выше, чем при ядерных испытаниях. Плюс такой бы поверхностный слой был бы чрезвычайно неустойчивым, так что все должно было бы рвануть к одной бабушке. Словом, что-то не то с этим томографом. А что?
Оказалось, что с таким же трюком сталкивались наши моряки до войны. У тех же немцев был закуплен военный корабль, не помню какого класса, и полные расчеты этого корабля. Надеялись, что смогут воспользоваться этими расчетами для построения кораблей и других классов и типов. Ан не тут-то было. Хитроумные немцы формулы все дали, естественно, без пояснений, но, например, всунули туда какие-то малозначительные коэффициенты типа чего-то, деленного на что-то. При этом когда ты берешь размер от именно этого корабля, то все в порядке. А стоит поменять размер — и этот коэффициент перекорежит все результаты так, что мать родная не признает. Но это самый простой путь, а есть из той же серии и похитрее. Так что найти, где «зашита» подобная бяка, никто не сможет. Проще самим разработать методику расчета.
Вот и хитроумный Симменс поставил какую-то такую бяку-анализатор на неоднородность или что-то вроде. Так что для однородных железок томограф что-то показывал, но это «что-то» не имело никакого отношения к реальности.
История два. Как в муках рождалась советская томография.
Итак, нужно было иметь, все-таки, томограф для ракет. Партия сказала — средства отпустили. И создали огромадный смешанный коллектив. Тут тебе и математики, специалисты-теоретики по обратным задачам, и физики, и инженеры-ракетчики. Работа кипела какое-то время, пока математики не сказали, что инженеры — полные идиоты. А инженеры сообщили это о своих математических коллегах. На самом деле эти два класса полезно трудящихся говорят на очень разных языках, мыслят в разных категориях и договариваются до взаимопонимания чрезвычайно редко. Математик, в лучшем случае, обычно, глядя на какую-то схему, вопрошает: «А что это за хреновина? А какое для нее уравнение?» А инженер ему начинает рассказывать о размерах хреновины, да о марках сталей, да еще о чем-нибудь таком конкретном. На что математик вопрошает снова: «А уравнение бы мне, а?» На что инженер отвечает, что он уравнение как раз и ожидал от математика. Словом, конь и трепетный медведь.