Почти книга для почти людей
Шрифт:
Словом, я так и не понял, как он мог убедить Чикатило со своим собственным упрямством и совершенным неумением слушать собеседника. Однако же убедил. Возможно, потому что уровень у них был одинаков.
Начитался о 1961 годе. И самому захотелось вспомнить
7-ой класс (если думаете, что помню какой, то напрасно: высчитал на пальцах). Только объявили о полете Гагарина. И, по-моему, в тот же день было полное солнечное затмение в Ростове. Что оно было — это точно. Хорошо помню, потому что у нас, когда началось, была перемена. И кто-то выключил свет. После чего, когда наступила полная темнота, раздался жуткий девчачий писк
К тому же времени относится и воспоминание о поездке в колхоз через год. Как-то шли мы гоп-компанией с пионервожатой, нашей руководительницей, по деревне часов в восемь вечера, когда над головой вдруг медленно пролетели 5 огоньков, довольно правильно расположенных: пара красных, пара зеленых и белый. По форме очень напоминали огоньки низко летящего самолета. Однако же странно, но звука мотора не было. Летели они достаточно медленно, не как метеориты. А когда пролетели у нас над головой вперед, то там они вдруг разошлись веером, так что точно был не самолет. И деревенская бабка рядом вдруг запричитала: «Знак это нам, знак, за грехи наши!» Спрашивал потом спецов, что бы это могло быть. Сказали, что для метеоритного потока, судя по описанию, слишком медленно. А что еще может быть, спецы, как всегда, не знали.
Коли уж пошла речь о чудесах, то…
Приятель мой рассказывал, что мать ему рассказывала, что однажды, еще до войны, сидела она за столом и что-то шила. Когда вдруг на столе большие ножницы сами собой подпрыгнули. Приятель говорил, что мать его никогда ничего такого не присочиняла. Рассказал я об этом своей тетке. А она мне в ответ: «И у меня однажды на столе ножницы подпрыгнули. Не так, чтоб высоко, но стукнули потом об стол хорошо.» Тетка моя пошутить любила, но не тот это случай, потому что видела она, как у меня челюсть отвалилась. Так что призналась бы. И как теперь быть с термодинамикой? И почему ножницы?
Лагерное
Почему-то пионерские лагери я не любил. Потом, по инерции, военные тоже. Первый свой пионерский лагерь помню. Был он в Анапе. Был у меня там приятель Витька с нашего двора. Вместе нам не нравилось. Поэтому, как во всех лагерях принято, сидели мы и каждый день считали, сколько дней нам осталось. И тут получаю я из дома письмо, что родители мои приезжают в ту же самую Анапу на отдых и сейчас размышляют на тему, как бы меня облагодетельствовать и добыть путевку еще на одну смену. Всё, конец жизни до конца лета! И что витькины родители, глядючи на это, тоже собираются добывать путевку еще на одну смену. «Письмо писать надо!» — дружно постановили мы с Витькой. И сели писать. Но проблема была. Рассказывали, что письма, которые опускались в почтовый ящик, все читались лагерным начальством. А если что-то там было написано поперек, то потом писатель раскладывался вдоль и… И дальше шли страшные истории, как его вызывали к директору лагеря, ставили по стойке смирно, а директор… Что тот делал, не помню, но что-то страшное. А письмо не отправляли.
Следовательно, надо было написать как-то так, чтобы…
Родители мои все-таки приехали к концу смены. Новую путевку покупать они не стали, но очень недоумевали, почему письмо было такое:
Дорогие мамочка и папочка!
Здесь в лагере все хорошо. Здесь кормят хорошо. Все очень хорошо. Но только заберите меня отсюда побыстрее.
Лагеря
Вспомнилось, как летом, после
Итак, натянули на нас гимнастерки с сапогами, посадили на грузовики и отвезли километров за двадцать от Ростова в лагеря полка связи.
Удивительное дело, что когда мне вручали эту самую солдатскую форму, я еще ощущал себя личностью, но с каждым следующим часом надвигалось ощущение себя винтиком, который в следующий момент забьют кувалдой в подходящую дырку. Я был частью толпы, которая называлась взводом. К вечеру первого дня матерщина в разговорах между самыми что ни на есть бывше-интеллигентными мальчиками достигала 50 процентов, а к концу следующего дня составляла 90.
Самое удивительное, что не успели мы приехать в этот лагерь и выгрузиться, как остро захотелось жрать. Не есть, а жрать. В дальнейшем чувство голова покидало всех лишь к концу обеда и отсутствовало с полчаса. А дальше появлялось, нарастая настолько, что последние полчаса перед едой на часы смотрели раз сто: когда?
Потом, читая о бреде Буратино о малиновом варенье… Впрочем, бреда с вареньем не было. Только хлеб. Это было самое вкусное, что бывает на свете. И ведь сказать, что были мы прожорливые… Только в лагерях…
Начальствовали над нами штуки три подполковника и пара майоров. Один из которых тщетно учил меня ходить строевым шагом, а я, взамен, заставил его почти наложить в штаны, совершенно того не желая.
Когда я пытался сдать зачет по строевой подготовке, и мне следовало пройти мимо товарища майора строевым шагом, я от старательности ухитрился идти, выбрасывая вперед одновременно левую руку и левую ногу. Потом я пробовал это повторить: оказалось, что очень сложный номер, почти невозможный. И товарищ майор, глядя на это, страшно потешался. Особенно когда скомандовал пройтись вдвоем с моим приятелем Семкой, и мы оба повторили этот бессмертный номер.
А позднее настала моя очередь. Случилось это на стрельбище. Повезли нас стрелять на полигон. Была зима, мороз градусов 15 с ветерком. А это куда почище, чем сибирские 25–30 без ветра, когда по улице можно в одном свитерке пробежаться, если недолго, конечно. Поэтому следовало одеться хорошо. Я и оделся как капуста, так что руки были оттопырены как крылья у пингвина, а двигать ими было сложно. Естественно, на голове была плотно надвинута завязанная шапка-ушанка, слышно было под нею плохо. Постоянно текущий на морозном ветру нос вытирался рукавицей, которая к концу стрельб одубела.
Сначала нам объяснили теоретически, что и как делать с пистолетом Макарова. Потом вручили магазин с тремя патронами. И мы человек по пять в линию пытались стрелять по мишени. Потом-то мне еще приходилось стрелять из этого самого Макарова. И я очень удивлялся всяким киношкам, где герой с первого выстрела ухитрялся кого-то далеко застрелить, взяв первый раз в жизни пистолет. Потому что мишень была очень близко. Я точно знал, что если швырну этот пистолет в мишень, то попаду в нее, потому что была мишень в пол человеческого роста. Однако же пулей в нее… Думаю, что в своей жизни я выстрелил раз десять. Хорошо, если попал два. Однако в журнале всегда оценка была положительной. Положено так в армии.