Почти луна
Шрифт:
— Дело в том, — пояснила я, — что миссис Касл нашла ее, и она была, ну…
— Что?
— Я помыла ее.
Лицо Сары сморщилось, она закусила губу, как будто ее тошнило.
— До того или после?
— После.
— О боже, — простонала она и пошла прочь от меня, на этот раз через ухабистую дорогу к лесной опушке на той стороне.
— Клещи, — предупредила я.
Она поспешно вернулась.
— Ты убила бабушку, и тебе не наплевать на болезнь Лайма?
— Она обгадилась. Я знала, что она не захочет, чтобы ее такой видели.
Дочь уставилась
— Не после, — пояснила я. — Она обгадилась днем. Я пыталась придумать, как почистить ее, прежде чем звонить в хоспис. Потому-то у меня и были полотенца.
— Я хочу видеть папу.
— Я хотела сама тебе сказать. Я думала, это важно.
— Ты мне сказала. — Она бросила пивную банку, раздавила ее ногой и засунула в карман дубленки. — Ну что, едем отсюда?
Она повернулась слишком резко и упала на землю. Я подумала о своей матери. Вспомнила, как малыш Лео летел через спинку кресла.
— Солнышко. — Я склонилась над ней.
— Хренова лодыжка.
— Она сломана?
— Нет, — ответила дочь. — Если, конечно, ты не в настроении продолжить.
— Сара?
— Шучу, — вяло сказала она. — Дошло? Ха-ха.
— Можешь опереться на меня, чтобы дойти до машины.
— Что-то мне не хочется сейчас к тебе прикасаться.
Все же я помогла ей встать, но через три или четыре прыжка поняла, что нам надо сесть.
— Можешь дойти до того бревна? Нам надо сперва немного отдохнуть.
Скоро стемнеет, и звери, которые весь день спали в лесах за нами, пробудятся. Я всегда любила осень. Укорачивая дни, она милосерднее, чем весна или лето.
Мы сели на длинное поваленное дерево, которое когда-то преграждало дорогу, а теперь было сдвинуто в сторону. Часть меня хотела идти дальше, посмотреть, кто или что обитает на другом конце Форше-лейн.
Мы молчали. Сара достала припасенное пиво и вскрыла банку. Она прихлебывала, а я смотрела на землю между своими ступнями.
— Эмили еще не знает. Твой отец сказал ей, что бабушка умерла, но не сказал как. Потом я поехала в дом Натали, не застала ее. Она с кем-то встречается, довольно серьезно. Хеймиш думает, они поженятся. Он был дома. Мне был кто-то нужен, Сара, и я занялась с ним любовью. Я не горжусь ни одним из своих поступков.
Я слышала, как она дышит рядом. Воображала, какой станет моя жизнь, если она решит никогда больше со мной не говорить. Думала о боли, через которую заставила однажды пройти свою мать.
— Но я и не стыжусь. Я не знаю, как объяснить. Я знала, что она скоро умрет, и, когда я поняла это, мне показалось, что я поступаю вполне естественно. Ее веки открылись, но это была не она; это был ее земноводный мозг — чистый инстинкт выживания. Я знаю, что поступила неправильно, но не жалею.
— Копы в курсе?
— По-моему, да.
— Я останусь, если хочешь, — сказала Сара.
— Что?
Я взглянула на нее. Она тоже сверлила взглядом землю.
— Дела в Нью-Йорке идут не шибко хорошо.
— Но ты поёшь, — возразила я.
— Я на мели. Могу помочь и побыть с тобой. Из-за копов и всего остального.
Через
Я ясно увидела, как бреду по улицам какого-то иностранного города. Бедняцкие дети в лохмотьях просят у меня денег, протягивая старые полиэтиленовые пакеты. Под моей пышной одеждой — еще пакеты, шлепают по изможденному телу, пакеты всех сортов: содержащие жидкости, питающие и принимающие, система ввода-вывода пота, дерьма и мочи, солей и крови и запрещенных лекарств — перемолотых костей животных, фруктовых косточек, пестиком перетертых с жидкостями в чьей-то ступке, и бульонов, которые я буду пить, но так никогда и не утолю жажду.
— Думаю, пока рано что-то решать, — сказала я. — Посмотрим, как пойдут дела в ближайшие пару дней.
Я поднялась и предложила ей руку. Она оперлась и, шатаясь, встала на ноги.
— Лучше? — спросила я.
— Сойдет.
Мы медленно шли по подъему к машине, и мне казалось, что нам в спину кто-то смотрит. Словно миссис Левертон и тысяча призраков стоят в лесах, идут за нами следом, желая взглянуть на женщину, которая убила свою мать так буднично, будто выключила свет в пустой комнате.
— Я толком не знала дедушку, — призналась Сара, когда впереди показалась машина.
— Терпеть не могу, когда говорят «невозможно смириться», но мне было трудно. Трудно до сих пор.
— А бабушка?
— Она потеряла связь с миром. И я заменила ее.
— Нет, в смысле, ты любила ее?
Мы на мгновение остановились, прежде чем перейти дорогу.
— Это тоже трудно, — вздохнула я.
— Если бы тебе пришлось отвечать, — уточнила Сара. — Если бы тебя спросили в суде.
«Не знаю», — пронеслось в голове.
— Я бы ответила «да», — сказала я вслух.
Открыв пассажирскую дверь, мы услышали журчание музыки.
— Это меня, — сказала дочь, доставая телефон из кармана дубленки.
— Твоя бабушка сочла сотовый, который я ей подарила, гранатой.
— Знаю.
Я обошла машину и села за руль.
— Это от папы, — сказала Сара, забравшись на сиденье. — Текстовое сообщение.
Она протянула мне телефон. Я проигнорировала ее лицо и сосредоточилась на словах Джейка.
«Хелен — ордер на обыск», — гласили они.
Я представила, как Джейк стоит в ванной внизу и не может говорить из опасения быть услышанным.
Сара засунула телефон обратно в карман.
— Надо ехать домой.
— Как ты, сможешь вести?
— С такой лодыжкой — нет.
— Хорошо.
Я завела машину и развернулась на сто восемьдесят градусов, чтобы ехать обратно к «Айронсмит».
«Сару можно оставить там», — было моей первой мыслью.
Я скажу ей… что? Что хочу одна встретиться с полицией? Она никогда не купится на это. Я знала ее достаточно хорошо, чтобы понимать, что она не выпустит меня из виду, ни на секунду. По причинам, которые, как я боялась, лишь навлекут на меня беду — потому, что я ее мать, и потому, что нуждаюсь в ней, — она прицепится ко мне как репей.