Почтовый голубь мертв (сборник)
Шрифт:
Несмотря на примитивность метода, кстати, он часто работает. Особенно с мужчинами одинокими и закомплексованными.
Петра – после нашей единственной встречи в кофейне – даже дергать не приходилось. Сам звонил, обо всем докладывал, обстоятельно и подробно.
С его помощью я вскоре после обнаружения трупа узнала: у сестры покойного Лили взяли образец ДНК, в поликлинике запросили стоматологическую карту Михаила и достоверно установили личность погибшего.
Им, как я сразу и предположила, оказался Дивин.
Петр также сообщил, что завещания (как и особого
– Но вообще всем на Миху плевать. Лильке в полиции прямо так и сказали: искать преступника бесполезно. Только если кто сам признается.
Однако через пару дней Петр позвонил опять. Пребывал он на сей раз в чрезвычайном возбуждении:
– Меня в полицию вызывают!
– Куда?
– В прокуратуру Люберецкого района. Завтра. К двум. Можете со мной пойти – ну, как адвокат?
Я рассмеялась:
– Петя, зачем вам адвокат?
– Для надежности.
– А где я возьму удостоверение?
Но он не отставал:
– Тогда давайте просто вместе пойдем. Поддержите меня – я никогда в полиции еще не был. Да и вам как детективу полезно – вдруг что-то приметите, вызнаете?
Я хотела сказать, что меня и в здание-то не пустят, не то что вместе с ним в кабинет. Но прикусила язычок. Чай, не на Петровку, 38, идти – тамошних зубров ничем не возьмешь. А в прокуратуре Люберецкого района запросто могут обнаружиться мужчины, тоже уязвимые хлопаньем глаз и глупыми женскими вопросами.
Мы с Петром договорились встретиться на следующий день у метро «Выхино». Паше я наврала про зубного врача. Шеф, естественно, разворчался – но знай он, что на самом деле я не лечусь, а продолжаю работать бесплатно, разбушевался бы еще пуще.
Петр, в отглаженной рубашке и ослепительно бликующих ботинках, смущенно изрек:
– Я все думаю, как нам вместе к следователю попасть. Может, сказать, что вы моя девушка?
И уставился в руль своего старенького «Мицубиси».
– Согласна, – ответила я с приветливой улыбкой. – Но у меня есть другая версия. Я с вами потому, что в спасательной операции участие принимала и тоже волнуюсь за судьбу Михаила. Что, кстати, чистая правда. – И вздохнула: – Впрочем, планировать мы можем что угодно. Все от следователя зависит. Захочет – пустит. Но, скорее всего, пошлет.
У кабинета номер пять сидело четверо хмурых мужчин. По меньшей мере двое из них выглядели настоящими головорезами. Петр (и без того худощавый) скукожился еще больше. Пролепетал:
– Я к следователю Тростинкину. На два часа.
Бритоголовый кадр с россыпью золотых зубов цыкнул:
– Жди. Позовут.
И широко мне улыбнулся:
– Привет, красотка!
Петр взглянул с отчаянием. Я не испугалась ни капли. Оперативное чутье подсказало: это не очередь из уголовников. Тут, похоже, опознание затевается. И угрожающего вида личности на самом деле помощники, дружинники и прочий абсолютно безопасный актив. Призванный для отвода глаз. А опознавать будут единственного – чистенького,
Дверь кабинета растворилась, очень молодой, но решительный следователь приказал всем ожидающим:
– Проходим.
На меня взглянул строго:
– А вы, барышня, здесь зачем?
– Я с Петей. Моральная поддержка.
Но хотя и распахнула глаза максимально широко, грозный Тростинкин буркнул:
– Кто вас сюда пустил?
– Ну… – я не стала говорить, что просто помахала паспортом с якобы вложенной повесткой.
Тростинкин затворил за всеми мужчинами дверь в кабинет. Меня оттер. Срывающимся, но строгим голосом приказал:
– Следуйте за мной.
Довел до выхода. Рявкнул на очень пожилого полицейского, который сторожил проходную:
– Матвеич, я тебе сколько раз говорил? Паспорта и повестки у всех, кто входит, проверяй! И в журнал записывай! Чтоб никаких мне больше посторонних! Развел тут бордель.
Матвеич печально вздохнул:
– Слушаюсь.
Укорил:
– Нехорошо обманывать, красавица.
И выпихнул прочь.
Со двора, по счастью, никто не прогнал, но маячить у входа я не стала – отошла в тенек, на лавочку под нежно зеленевшей березой. Отодвинула подальше банку вонючих окурков.
Задумалась. Опознание – дело серьезное, постановление следователь так просто не выдаст. Неужели есть какие-то основания подозревать в убийстве худосочного, всего как на ладошке, Петра? Или я ничего не понимаю в людях?! Но в любом случае неясен мотив. Никаких денег или доли в фирме мой протеже не унаследовал, у них с Михаилом и бизнеса толком не было – у каждого собственное ИП с крошечным оборотом. Одну девушку не делили.
Может, Михаил занял у Петра гораздо больше, чем сто тысяч, и отказывался отдавать? А тот психанул? Но мог ли этот худосочный товарищ справиться со своим коренастым, куда более крепким приятелем? Хотя в протоколе судмедэкспертизы что-то про нож упоминалось…
Во дворик прокуратуры то и дело заезжали машины, заходили люди. На мою лавочку явились курить трое ярко матерящихся алкоголиков. Я переместилась подальше от ругани и дыма. За березу.
И вдруг увидела: к зданию прокуратуры не слишком уверенной походкой идет статный сероглазый мужчина.
Никаких сомнений: то был Викин папа.
Вика с детства не любила ходить строем и петь хором глупые песни.
Выскочку дружно пытались поставить на место.
Когда в детском саду бунтовала против обязательной склизкой каши на завтрак, отправляли стоять в углу. В младшей школе съезжала по перилам – вызывали родителей. Впрочем, к наказаниям девочка быстро привыкла, и они ее не страшили. Главная беда заключалась в том, что в глубине души она боялась и стыдилась своих «подвигов». Выколола японский иероглиф, сделала пирсинг. Смотрела в зеркало – гордилась. Но потом перехватывала презрительный взгляд на колечко в носу или слышала ехидный комментарий в адрес татуировки на щиколотке – и понимала: лучше бы она не высовывалась.