Под Андреевским флагом. Русские офицеры на службе Отечеству

Манвелов Николай Владимирович

Исторически сложилось, что кают–компания на корабле представляла собой нечто среднее между береговым Морским собранием (не совсем точный аналог современных Домов офицеров) и военного совета. Все трения, существовавшие между офицерами во время службы либо на берегу, забывались при пересечении кают–компанейского порога. Именно в кают–компании принималось решение о сопротивлении превосходящим силам турок офицерами брига «Меркурий» в мае 1829 г.

Как и на корабле в целом, в кают–компании существовала своя жесткая иерархическая система, нарушать которую не только было не принято, но даже невозможно — речь шла о традициях, отработанных веками. В данном случае мы можем говорить о некоем

аналоге судового «парламента», который хотя и не был законодательным органом, но его консолидированное мнение было очень веским и играло всегда большую роль.

Главой кают–компании был старший офицер. Он улаживал конфликты между членами сообщества, а также председательствовал во всех случаях, когда требовалось коллегиальное решение. Добавим также, что старший офицер имел при голосовании два голоса, а не один, как все остальные. Поэтому, если голоса делились поровну, то мнение старшего офицера всегда было решающим.

С введением после Русско–японской войны на кораблях 1–го ранга должности помощника старшего офицера появился помощник и у председателя кают–компании. Впрочем, реальная власть все равно осталась у «старшого».

В кают–компании существовали свои неписаные законы. Например, здесь разрешалось курить без санкции командира корабля, что было обязательно, например, на палубе (запрет на курение — постоянный либо временный — мог, правда, ввести и старший офицер). Кстати, за ношение в кают–компании головного убора можно было легко «схлопотать» замечание в приказе — так, поручик Корпуса инженер–механиков флота Вильгельм Дмитриевич Брод был в 1908 г. наказан за то, что появился в фуражке.

Категорически запрещалось обсуждать российские политические проблемы (включая критику Российского Императорского дома), а также вопросы религии и личных взаимоотношений. Старший офицер внимательно следил за всеми дискуссиями, а в случае необходимости предлагал перевести разговор на какую–либо нейтральную тему — например, гидрографические исследования Северо–западного прохода, либо выпекание бубликов и пряников. Ослушаться слова председателя было никак нельзя.

В качестве развлечения в кают–компании допускались кости и некоторые другие игры (например — в триктрак), главное — чтобы не на деньги.

Не было принято и опаздывать к приему пищи — задержавшегося офицера за неуважение к сообществу старший офицер легко мог отправить восвояси. Вернуться наказанный мог только после окончания трапезы, причем откушивать ему пришлось бы в полном одиночестве. Исключение составляли случаи, когда опоздавший офицер руководил той или иной срочной работой по кораблю либо выполнял приказание командира или флагмана.

Если же на корабль приглашали гостей, то приглашение никогда не делалось от имени только командира. Напротив, в качестве «имени отправителя» использовалась формула «командир и кают–компания», либо «кают–компания». Если гость являлся исключительно гостем командира, то он не мог пересечь порога кают–компании (технически это было несложно, так как командирское помещение всегда имело отдельный вход).

Гостем кают–компании мог стать далеко не каждый посторонний человек. Например, категорически закрыт был доступ жандармским офицерам (кстати, детей жандармов не зачисляли в Гвардейский экипаж). С другой стороны, неприглашение любого другого офицера или инженера хотя бы на чашку чая было большой редкостью.

Если офицер приходил в кают–компанию, а в ней уже находился старший офицер, у того следовало обязательно спросить разрешения войти.

И еще одна, очень важная деталь. Все члены кают–компании, вне зависимости от воинского звания, обращались друг к другу по имени и отчеству. Чины и титулы оставались на палубе либо для официальных обращений по службе. Гордостью любой кают–компании был отказ от использования чинов и титулов даже в служебной обстановке. И кораблей,

где это правило работало, было немало. Главным образом, речь шла об относительно небольших судах 2–го ранга, а также боевых кораблях, спаянных длительными походами и боями.

Порядок в кают–компании поддерживали специально подобранные вестовые («чистяки» на корабельном жаргоне). Они выполняли обязанности официантов, мыли посуду и поддерживали в помещении чистоту. Кают–компанейскими вестовыми обычно назначали наиболее чистоплотных (отсюда, видимо, и «чистяки»), честных и услужливых матросов. Чистяки обычно занимались только обслуживанием кают–компании, однако на небольших кораблях, где каждый человек был на счету, их прикомандировывали и к офицерам.

Вспоминает Гаральд Карлович Граф:

«Для содержания каюты в чистоте, а также для мелких услуг на несколько офицеров назначался один вестовой. Выбирали их обычно из молодых матросов не специалистов. Так как каждый офицер платил им небольшое жалованье, то такое назначение считалось выгодным, но в то же время беспокойным и ответственным. Какой–нибудь деревенский парень, который никогда не бывал в барском доме и не знал, как это там все делается у господ, вдруг оказывался вестовым. Хотя его обязанности были и не слишком сложными, но все же он должен был уметь прибраться в каюте, «вооружить» китель, сюртук или мундир, почистить сапоги и т. д. Кроме того, вестовые прибирались в кают–компании, накрывали и убирали со стола и подавали за обедом и ужином. Их первоначально страшно стесняло, что им все время приходится быть среди офицеров, их начальства. В начале карьеры молодого вестового неизбежно выходило много недоразумений, часто очень забавных. Старые вестовые научат новичка, как и что делается, а он перепутает и наделает глупостей, а барин «серчает». Да и как тут не сердиться, если на кителе не окажется погон или на сюртуке вместо эполет — погоны, а обнаружится это в последний момент, когда надо быть готовым. Много оплошностей выходило с отдачей белья прачкам и при подаче к столу: белье оказывалось перепутанным; при подаче кушаний блюда слишком наклонялись, так что соус проливался, а при подаче стаканов, из предосторожности, чтобы не разбить, влезали в них грязные пальцы.

Помню одного очень славного, но бестолкового вестового Иванова. Попросишь его: «Иванов, принеси чаю» — тащит стакан без блюдечка. Не постучав, влезает в каюту. Окликнешь его: «Чего тебе?» — «Да так что, ваш…бродие, хотел посмотреть, спите ли вы». А то влетает в каюту и докладывает:

«Ваш… бродие, вас вахтенный требуют». — «Как так меня требует вахтенный?» — оказывается, командир прислал вахтенного и требует к себе. Скажешь: «Иванов, разбуди в таком–то часу». — «Слушаюсь, ваш…бродие» — будит на час раньше. «Так что запамятовал, ваш…бродие» Но зато будит так энергично, что того и гляди с койки стащит.

Но такие неудачные вестовые были скорее исключением. Большинство из них быстро осваивались и проявляли такое исключительное умение и заботливость в обслуживании «своего барина», что этим его избаловывали. Все имущество барина живо оказывалось в полном и бесконтрольном ведении вестового, и тот даже часто распоряжался и его деньгами. Говоря со своим офицером, они всегда обращались во множественном числе, т. е. всецело присоединяли себя к «барину»: «у нас нет больше папирос», «нам надо отдать белье прачкам» и т. д. Сам «барин», в конце концов, не знал, где и что у него находится и сколько чего имеется, и без своего верного «личарды» решительно ничего не мог найти. Поэтому попадал в затруднительное положение, если тот в нужный момент находился на берегу «у прачек», обычно служило предлогом для вестовых съехать на берег в будний день.