Под бурями судьбы жестокой...
Шрифт:
И все же, когда кончился рабочий день, Петр медлил уходить. Он ждал чуда. Но чуда не произошло.
Петр вернулся домой и ни о чем не рассказал Олимпиаде. Но он был в таком состоянии, что она несколько раз с беспокойством спросила:
— Ты захворал? Ты кого-то ждешь? У тебя на службе плохо?
— Нет, не жду никого. Здоров. Плохого ничего нет.— И, помолчав немного, он все же сказал с тоской в голосе: — Знаешь, Олимпиада, я жду чуда!
Олимпиада Федоровна мелко-мелко закрестилась: боже мой, рехнулся мужик!
И в это время раздался тихий стук в дверь.
Петр посмотрел на жену странным взглядом, одернул рубашку,
В темноте он разглядел высокого молодого человека в городской одежде. А когда тот вошел в прихожую, узнал его: то же милое, доброе лицо, те же серьезные, страдальческие черные глаза, до боли в сердце напомнившие ее глаза...
— Ну что, Петр, узнаешь?
— Узнаю, ваше сиятельство,— склонился Петр в низком поклоне.
Олимпиада изумленно глядела на пришельца.
— Удивлен?
— Удивлен,— признался Петр и, овладев собой, протянул руки, чтобы принять одежду князя.— Проходите. Я так счастлив видеть вас, ваше сиятельство...
Олимпиада бросилась наводить порядок в горнице.
— Это моя жена Олимпиада Федоровна,— остановил ее Петр.
Олимпиада низко поклонилась. А потом быстро собрала разбросанную детскую одежду, игрушки, утащила в спальню. И, как это умеет женщина, через несколько минут вышла преображенная: в новом платье, ботинках, тщательно причесанная.
— Может быть, чайком не побрезгуете? — несмело спросила Олимпиада. Но ответа не было, и она пошла в кухню ставить самовар.
А гость уже сидел на скамье у стола — красивый, спокойный, уверенный... Уверенность — вот что особенно отличало его от здешних людей. И как же она, эта уверенность, украшала человека!
Казалось, князь понял мысль Петра и сказал ему проникновенно:
— Все это дал мне ты, Петр! Не считай меня неблагодарным. Я просто был мал. И только недавно я узнал, что отец так и остался твоим должником... Я не специально сюда ехал, Петр. Я мог бы послать нарочного, но ехал я почти мимо. И мне захотелось увидеть тебя. Знаешь, мое воображение последние годы захватили жены декабристов. Просто в голове не укладывалось, как можно было бросить Петербург, роскошь, почет и поехать за мужьями в ссылку — в Сибирь. Мне захотелось повидать этих женщин. Убедиться, что они действительно есть на свете. Повидать их мужей. Сказать им, что они счастливы, когда подле них такие женщины. Свернуть в Билимбай было не так далеко. Я сделал вид, что заинтересовался заводом.
На скамье подле князя лежала туго набитая кожанаяпапка. Он не стал поднимать ее, только подвинул в сторону 11стра.
— Вот это твое. Я прикинул: на что потребовались бы тебе деньги больше всего? И решил — на волю! Я просил уточнить, сколько может стоить воля для троих членов семьи. Мне назвали цифру в три тысячи серебром. Здесь эти три тысячи. Твои три тысячи, Петр!
Олимпиада, слыша разговор в горнице, схватилась за сердце. Она вбежала, рухнула в ноги князю, принуждая и мужа стать на колени.
Но князь поднял плачущую Олимпиаду, усадил рядом Петра и сам, взволнованный не менее их, сказал:
— За что же? Мы всего-навсего квиты. Ни чего же не произошло. Просто в ваших глазах мы с отцом остались порядочными людьми. Это же естественно. Человек должен быть порядочным. Вот поехать за мужем в Сибирь, оставив все,— это подвиг. Этому можно поклониться в ноги. и я это сделаю, поклонюсь.
Сколько же радости, сколько света и надежд принес этот
— Знаете, ваше сиятельство, мы, мальчишки, в детстве одолжим, бывало, у взрослых медяшку и играем, подбрасываем кверху — как упадет? Что сверху будет: орел или решка? Удача или неудача? Я думал, что всегда будет у меня решка. А вот выпал орел!
В Ильинском архиве хранится подлинник повеления графа С. Г. Строганова.
Письмо от ноября месяца 1850 года за № 179 главному управляющему Пермским неразделенным имением.
Вследствии представления Вашего... (от 19 августа сего года за № 470) об отпуске на волю билимбаевского служащего Петра Яковлевича Кузнецова даю вам знать, что я согласен с отпуском его с тем, однако, чтобы он внес в экономию нашу: за увольнение 900 руб. серебром, за долг деда его (по жене) Никиты Кольцова 99 руб. 29 коп. серебр. и за платеж в казну податей за 18 лет по 1 р. 463/4 коп. серебром в год, ибо Кузнецов записан в новую ревизию, кроме того, чтобы он внес за себя банковский долг, сколько будет причитаться. За чем главное управлениеобязано наблюсти и о сумме, какая будет Кузнецовым заплачена при засвидетельствовании отпускной, донести главной конторе, на каковой случай, препровождая при сем к вам отпускную Кузнецову, я поручаю вам распорядиться о взыскании с него при выдаче оной всех вышеупомянутых денег, следующих в господскую экономию.
На обратной стороне этого документа записано:
Повеление сие и при нем отпускная Кузнецову передаются в главное управление с тем, чтобы оно дало знать через кого следует Кузнецову о присылке сюда отпускной и новых условиях его сиятельства и потребовало бы с него деньги, что причитаются согласно повеления сверх полученной уже от него 1 тысячи руб. сереб. Также объявить Кузнецову, что свидетельствование отпускной в Пермской палате уголовного гражданского суда должно быть с его стороны, а не со стороны управления, он должен хлопотать или самолично, или поручить кому хочет.
Главный управляющий В. Волегов 22 ноября 1850 г. Ильинское.
И дальше:
Правление гр. С. Г. Строганова с 1848 г. по 1851 г. Письмо от 25 ноября 1850 г. Москва.
Главноуправляющему П е рмским не разделеннымимением.
Предоставленные служителем Петром Кузнецовым 1000 руб. серебром за увольнение его из крепости предлагаю вам перевести в Билимбаевское управление в счет суммы, назначенной в сем заваре на окончательное устройство Билимбаевских переведенцев.
Граф С. Г. Строганов
В дневнике моего прадеда записано:
С неизъяснимою радостью, полный благодарностью к всевышнему и моему доброму святителю и чудотворцу Петру давно желаемую отпускную я, наконец, 22 числагенваря 1851 года получил вечером в 7 часов. Радость моя была неописуема.
Я представляю этот зимний день. Этот час, о котором несмело и тайно мечтал Петр Яковлевич, будучи еще мальчишкой, о котором мечтал юношей и мечтал, став уже семейным человеком. Какой же прекрасной, многообещающей показалась ему жизнь в это мгновение. Он стал вольным! Он мог делать все, что хотел! Он верил в свои силы! Он был счастлив!