Под бурями судьбы жестокой...
Шрифт:
А мать спохватилась:
— Рубаху-то чистую!
Но другой рубахи не было. Обрядили Петьку в отцову рубаху. Подол запрятали подальше в штаны. Дыры не светятся. Значит, все в порядке. Босой? Так летом все босиком ходят.
Первый раз поднялся Петька по ступенькам в управление. Страшно было ступать грязными ногами по блестящему полу. Совсем оробел мальчишка, пока шел широким длинным коридором. Шел и думал: не дом, а дворец, о каких в сказках написано. Двери высокие, крашенные белой краской, из двух половин, как в церкви, массивные ручки на дверях сияют золотом.
А когда Софрон открыл дверь в кабинет управляющего,
И о судьбе управляющего Пермским неразделенным имением Строгановых задумался Петр в этот раз, вспоминая первую встречу с ним.
Не легок был путь Волегова, потомственного крепостного графов Строгановых.
Бегал он, как Петр, только много раньше, в приходское училище. Изучал чтение по таблицам и книгам церковной печати, учился письму и арифметике. Учил закон божий, священную историю, русскую грамматику. Знал, как и Петр, назубок молитвы: «Ко святой троице», «Честному животворящему кресту», «Отче наш», «Богородице, дево, радуйся».
А когда окончил приходское училище, в Петербурге, на Васильевском острове, Строгановы открыли частную горнозаводскую школу, которая готовила специалистов для горных заводов и соляных промыслов Пермского имения.
Василия Волегова определили учиться в эту школу. Окончил он и ее. А потом получил «вольную» и стал работать управляющим Пермским неразделенным имением Строгановых.
...Управляющий оторвался от бумаг, лежащих на столе, которыми он занимался. Взгляд умных светлых глаз так насквозь и прохватил мальчишку. От такого взгляда ничего не скроешь. Весь на виду.
И вот началась новая жизнь. С утра Петр уходил в управление в чистой сшитой матерью рубахе, с гладко зачесанными и смазанными репейным маслом волосами.
С уважением, а больше с завистью провожали его взглядом не только одногодки, но парни и мужики. А он не раз с тревогой сравнивал себя с матерью: тропа тоже повела его от общей дороги в сторону. К добру ли это?
Он думал, что к добру. Думал, что уродился в мать. Не по душе ему была работа на земле, не по душе и торговля, чем занимались многие крепостные.
Ильинское издавна было крупным торговым центром Прикамья. Каждую субботу проводились ильинские тор-жки. Они особенно помнились Петру, потому что в эти дни крепостные артисты показывали свои спектакли.
Над крышами низких крестьянских домов в Ильинском высились двухэтажные каменные дома купцов первой гильдии. Базару было отведено удобное, раздольное место на селе. Купцы торговали сибирскими кедровыми орехами, медом, различными бакалейными товарами.
Дом купца Беклемишева с детства поражал Петра своей красотой: от боковых крыш поднимался второй этаж. Над крыльцами были сооружены нарядные навесы, обшитые деревянным кружевом. Дом окружал белый забор в рост человека, сделанный из мелких резных столбиков. А забор обнимали закругленные, аккуратные плахи коновязей. В субботние и воскресные дни трудно было пробраться между подводами и конями к дому.
На все это интересно было поглядеть, полюбоваться красотой и необычностью построек, заглянуть в какую-то иную жизнь, но не оставаться ее принадлежностью.
Петр мечтал учиться. И мечта его осуществилась. Сам управляющий, наслышавшись о способностях
И вот теперь Петр сам работает в управлении. Он взрослее своих одногодков. Уже потому взрослее, что за длинными столами управления его напарники не просто взрослые, а даже старые.
Работает Петр хорошо. Управляющий доволен им. Но душа рвется куда-то, чего-то хочет. А куда рваться? Чего хотеть? Ведь он, как и мать и отец, как сестры и товарищи,— крепостной, еще и дворовый человек. Только три года был он вольным. Но он и не помнит этих вольных лет. Был слишком мал. А теперь что захотят господа, то и сделают с ним. Мечтай не мечтай. Не человек крепостной — скот. Только обличье человеческое. Н, несмотря на то, что Строгановы, почти никогда не заглядывавшие в свое неразделенное имение, жили в Москве и Петербурге и никакого зла Петру не сделали, вместо почтения, которому в церкви учил поп, в школе — учитель, дома — родители, в душе его, в общем-то, доброй и покладистой, поднималось вначале чувство недоумения, а затем, после того как он не мог объяснить себе таинственную разницу между графом и крепостным,— чувство неприязни, гнетущее и тяжелое.
Он часто смотрел на управляющего и думал о том, что тот тоже, как и его отец, деды и прадеды, был крепостным Строгановых. Он получил «вольную» не так давно. Говорили в народе, что купил он эту «вольную» согласием на вечное управление имением. Говорили еще, что в свободное время вместе с братом пишет он про жизнь Строгановых, начиная с тех древних времен, когда царь Иоанн Грозный выдал именитому человеку Григорию Строганову грамоту на управление пермскими землями. Все может быть.
И снова и снова вспоминал Петр дни, проведенные в управлении. Он переписывал документы. Это были человеческие судьбы. Сколько их прошло перед Петром!
Вот документ, который он переписывает с волнением: графиня Софья Владимировна Строганова отпускает на волю крестьянина Васильева с двумя сыновьями, четырьмя дочерьми, женой и сестрой за 2 тысячи рублей серебром. В документе ряд условий. Среди них и такое: «Если ильинское общество потребует от Васильева, то Васильев обязан поставить за него рекрута-наемщика, на основании заданных от меня правил»,— пишет Петр красивым, четким почерком.
Но ильинское общество потребовало от Васильева не наемного рекрута: «Семейство Васильева хотя в настоящее время и не состоит на рекрутской очереди, но обязано внести в казну Ильинского еще 1000 рублей за сыновей, которые дорастут до рекрутов».
Итак, воля стоила Васильеву 3 тысячи рублей серебром.
«Откуда он взял такие деньги?» — думал Петр, переписывая эти документы.
«Откуда?» — думал он и теперь, вспоминая «дело» Васильева. Может быть, нечестным путем достал мужик эти деньги? Может быть, зарубил топором на пустынной ночной дороге денежного купца? Ради воли на все может пойти человек. От отчаяния бога забыть!
Симпатии Петра были на стороне не тех крестьян, что откупились, а тех, кто отважился бежать.
За то время, которое Петр провел в управлении, он переписал девятнадцать «дел» о побегах строгановских крестьян из Ильинского. Из них троих поймали. Наказали розгами, по тридцать ударов. Затем отдали в солдаты.