Под чужими знаменами
Шрифт:
Как мог угождал гитлеровцам Барвинский. Когда выяснилось, что фашистам нужны публичные дома, он взял на себя все хлопоты по организации этих «учреждений». Националист Барвинский бегал по Львову, подыскивая особые здания с коридорной системой и большим количеством отдельных комнат. Со всего Львова он свозил кровати, матрацы и белье.
Слушая признание Барвинского об этой отрасли его «деятельности», прокурор спросил его на суде:
— Как вы могли упасть так низко, вы — человек с высшим медицинским образованием, врач? Ведь по существу вы превратились в завхоза гитлеровских домов терпимости!
—
Это откровенное признание еще одно доказательство того, как низко пали в моральном отношении гитлеровские наймиты, теперешние агенты американского империализма — украинские националисты.
Жители Львова и до сих пор помнят страшные облавы на улицах города, заставы фашистов на перекрестках, истерические крики несчастных девушек, которых волокли полицейские в новое предприятие доктора Барвинского.
Гитлеровские офицеры частенько посещали врача в его доме на улице Захаревича. Они приезжали к нему после совершения тех самых акций, в результате которых была уничтожена треть населения города. Они приезжали из долины смерти, что за Яновским лагерем, из Кривчицкого леса, из кварталов Львовского гетто. И тогда из окон дома Барвинских неслась веселая музыка или тягучее меланхоличное траурное «танго смерти», специально написанное для акций по заказу бригаденфюрера СС Кацмана уже намеченным к уничтожению львовским композитором и дирижером Штриксом.
Диктор Барвинский охотно принимал у себя эсесовских офицеров, давая им советы поменьше волноваться, прописывал рецепты. Своим чистейшим венским диалектом он очаровывал многих гитлеровцев, особенно уроженцев Вены; они считали его своим и частенько открывали ему свои тайны. Однажды, когда потребовалось проверить, хорошо ли захоронены убитые во время первой акции мирные жители Львова, гитлеровцы повезли его с собой на Яновское кладбище. Они доверили ему тем самым тайну массового уничтожения мирного населения, тайну, которую гитлеровцы строго берегли.
— Значит, не успела еще просохнуть кровь на земле близ могил, как вы уже появились на месте расстрела? — спросил Барвинского на суде прокурор.
— Крови не было! — ответил подсудимый. — Все уже было засыпано песочком. Я проверял глубину захоронения с точки зрения санитарных требований.
Осенью 1941 года Барвинского неожиданно вызвали к гауптштурмфюреру СД Герберту Кнорру. Барвинский пошел к нему со своим врачебным чемоданчиком. По его собственному признанию на суде, беседа с гауптштурмфюрером была очень короткой, и Барвинский быстро дал свое согласие стать гитлеровским секретным агентом. Гитлеровцы в то время продвигались на восток, и у старого их «симпатика» Барвинского не было никаких оснований опасаться, что все переменится. В свою очередь, Барвинский попросил Кнорра помешать увольнению из ветеринарного института своего племянника, тоже украинского
Тут же Барвинский был передан для использования по назначению гауптштурмфюреру СС Фрею.
Высокий, подтянутый гитлеровец с тонкими поджатыми губами и острым, неприятным взглядом оловянных глаз, Фрей стал непосредственным начальником шпиона Барвинского.
Фрей повторял Барвинскому то, что доктор уже слышал от его начальников: «Гитлеровскому управлению безопасности очень нужен человек, который знает Львов, его население и не внушает подозрений той части интеллигенции, которая не хочет сотрудничать с фашистами. Разве герр Барвинский не подходит для этой роли? Как это очень хорошо известно СД, Барвинский весьма благородного происхождения. Говорят даже, что отец врача был советником Франца-Иосифа? Тем лучше! Среди чинов управления провинцией Галиция есть немало австрийцев. Барчинскому приятно будет помогать тем, кому помогал его отец».
И, переходя прямо к делу, Фрей сказал:
— Вы должны информировать нас о состоянии здоровья населения города, о болезнях, которые могут угрожать немецким солдатам, проезжающим на фронт через Лемберг, сообщать о настроениях интеллигенции. Кстати, не могут партизаны отравить воду в городском водопроводе? Ваше мнение по этому поводу?
Барвинский уверяет Фрея, что это сделать невозможно по чисто техническим причинам. Он берет под особое наблюдение не только публичные дома, но и все лаборатории города, следит за неблагонадежными врачами. Вместе с Фреем донесения Барвинского принимает унтершарфюрер Бруно Штайнер.
Господство фашизма на земле, где уже издавна национализм был проверенным оружием власти в руках иноземных захватчиков, пробудило низкие, грязные инстинкты у подлых людишек, которые до того часто скрывались под внешне приличным видом, изысканными манерами, приторной вежливостью.
Никогда еще в таких масштабах, как за 3 года гитлеровской оккупации, не выплывал наружу страшный закон капиталистического общества: «человек человеку — волк!» Насаждая повсюду этот закон, гитлеровцы встречали крепкую поддержку со стороны своих сподвижников, подобных Барвинскому.
Гитлеровцы знали о зоологической ненависти Барвинского к своим польским коллегам по профессии. Повторяя ему, что чем меньше, мол, останется поляков в живых, тем богаче станет он, медик-украинец, гитлеровцы напоминали Барвинскому прежде всего о его польских конкурентах.
Накануне польских национальных праздников Барвинский, как и все другие агенты СД, бывал особенно насторожен. Гитлеровцы поручали своей агентуре следить, не вздумают ли поляки — уроженцы Львова, а также приезжие со всего генерал-губернаторства организовать какое-нибудь антифашистское выступление?
Барвинский мечется по всему городу, вынюхивая настроения, выискивая недовольных, пишет доносы и накануне одного из праздников рекомендует руководителям СД Лаазеру и Штайнеру взять заложников из числа польских интеллигентов, известных всему городу. Конкретизируя свою мысль, он подсказывает просто и ясно:
— Посадите в тюрьму на эти дни кого-нибудь из оставшихся в живых профессоров-поляков, предупредите польское население, что в случае малейшего выступления вы их расстреляете, и, поверьте мне, все будет тихо!