Под голубой луной
Шрифт:
Он держал Джессалин крепко, однако не настолько, чтобы она, если бы захотела, не смогла вырваться. Однако она не вырывалась. Маккейди тащил ее по улицам, думая о том, как пригодился бы сейчас им фаэтон, застрявший где-то на Стрэнде. Вдруг, к великому своему облегчению, он увидел свой экипаж – сердитый церковный сторож отогнал его к тротуару.
– Сэр! – проникновенно начал тот. – Здесь нельзя оставлять экипажи.
– Вы совершенно правы, – легко согласился Маккейди, подтолкнув Джессалин на высокое сиденье. – И если вы будете так добры, чтобы уйти с
Лишь когда они доехали до спокойного Риджент-парка, Маккейди решился наконец посмотреть на Джессалин. Рыжие волосы жидким пламенем струились по обнаженным плечам и рукам, кое-где разбавленные крошечными белыми цветами. А вот венчальное платье было не белым. Светло-серый цвет был как бы намеком на траур, который Джессалин еще носила. Ее лицо отливало пепельно-серым, и даже губы казались бескровными.
– Джессалин?
Она медленно повернула голову и взглянула на него потемневшими серыми глазами.
– Черт бы тебя побрал, Маккейди Трелони! Ты же все испортил.
– Может быть, вам понравится одна из комнат, предназначенных специально для молодоженов? – улыбнулся мистер Харгрейвс, обнаруживая отсутствие нескольких зубов.
Этот человек вдоволь нагляделся на нервничающих новобрачных, тем более, что ему частенько приходилось выступать свидетелем при заключении тайных браков.
Маккейди взял под руку свою жену и повел ее к лестнице. Джессалин споткнулась о выступавшую плиту пола и чуть не упала. Но тотчас же напряглась и отстранилась. Она едва держалась на ногах. И не мудрено – многочасовая поездка в экипаже измотала даже Маккейди.
За те несколько дней, которые они ехали сюда из Лондона, они не обменялись и десятком слов. Они сделали только одну остановку еще в пригороде. Там Маккейди заложил свою шпагу, чтобы было чем оплатить их проезд, гостиницу и еду. Он купил несколько теплых одеял и запеленал Джессалин в них, как младенца. В тот момент, когда он осторожно укутывал ее шею, она заговорила в первый и последний раз.
– Очевидно, ты собираешься меня куда-то утащить и изнасиловать.
– Естественно, – сказал он, попытавшись улыбнуться, и погладил ее щеку. – Но только после того, как ты станешь моей женой.
Тогда Джессалин ничего не ответила, а просто посмотрела своими пронзительными серыми глазами. Маккейди охватил панический страх. Если она действительно любит Титвелла, то никогда не простит ему его выходки.
Они ехали в полном молчании, нарушаемом лишь стуком колес и цокотом копыт по мощеной дороге. Как он ни упрашивал, Джессалин ничего не ела и только однажды выпила стакан содовой воды.
Маккейди не мог заставить себя посмотреть на нее. А ведь столько нужно было сказать ей, столько объяснить! Например, почему он сделал то, что он сделал. Но нужные слова никак не находились, и даже самому себе он не мог объяснить свой поступок до конца. Маккейди знал только одно: он поступил так по одной простой причине – он не мыслил своей жизни без Джессалин.
Они все ехали и ехали, мимо лугов, заросших одуванчиками и чистотелом, мимо полей,
Наконец она задремала, и Маккейди остановил экипаж, чтобы немного передохнуть. На руках он отнес ее в придорожный трактир. Им отвели комнату наверху. Он боялся оставить ее одну, а потому пристроился на стуле у камина, где теплился скудный торфяной огонь. Джессалин, одетая, лежала на низенькой кровати. Снизу из пивной доносились крики и пьяный смех. Джессалин не спала. Она лежала молча, не шевелясь, и смотрела в темноту. Маккейди кожей чувствовал эти огромные глаза – глаза затравленного зверька.
Наконец они добрались в Грет на Грин. Маккейди хорошо заплатил наемному свидетелю, чтобы тот не обратил внимания, как новобрачная ответит на один из важнейших вопросов – по доброй ли воле она вступает в брак. Однако предосторожность оказалась излишней. Джессалин ответила кратко и тихо, но совершенно однозначно: «Да». Только тут Маккейди сообразил, что забыл запастись кольцами. Пришлось надеть на тоненький палец его собственный перстень с печатью Сирхэев. Джессалин, чтобы он не упал на пол, сжала пальцы в кулачок.
– Да не нарушит человек те узы, которыми соединяет Бог, – заключил церемонию священник.
Отныне Джессалин принадлежит Маккейди.
Конечно, прибежище для первой брачной ночи могло бы быть поуютнее. Всю обстановку жалкой гостиничной комнатушки составляли кровать под выцветшим балдахином, небольшой комод и линялый турецкий ковер. Единственным жизнерадостным пятном были веселенькие розовые драпировки.
Едва переступив порог, Джессалин подошла к окну и уставилась на улицу, повернувшись к Маккейди спиной. Вряд ли там было что-то заслуживающее внимания – день выдался темным и мрачным.
Городок Гретна Грин был знаменит не только тем, что там легко можно было заключить тайный брак. Имелись и другие достопримечательности – несколько каменных особняков, небольшая еловая роща да узенький деревянный мост через реку.
Маккейди наконец раздул упорно не желавший разгораться огонь и зажег свечи в кованых подсвечниках. На камине стояли грубые фаянсовые фигурки – пастух и пастушка, и Маккейди долго смотрел на них, словно спрашивая совета, как уложить, в постель собственную жену, если она упорно не желает туда укладываться.
Наконец он тоже подошел к окну и встал близко-близко, но не коснулся ее. Глядя на склоненную голову Джессалин, он испытывал почти непреодолимое желание поцеловать ее затылок, казавшийся особенно бледным рядом с огненно-рыжими волосами. И от этого пришлось воздержаться. Перебрав в уме несколько наскоро придуманных фраз, он остановился на самой прямолинейной. Но чуть он собрался произнести ее вслух, как вдруг оказалось, что почему-то голосовые связки упрямо отказываются подчиняться.
Маккейди сделал глубокий вдох и хрипло проговорил: