Под голубой луной
Шрифт:
– Куда вы меня везете? – Джессалин снова охватил страх, голос ее слегка дрожал.
Ответом ей был только плеск весел. В темноте мерцали огни Вестминстерского моста и многочисленных прогулочных барж, и казалось, что звезды попадали с неба в реку. И на мосту, и на баржах были люди, но Джессалин прекрасно понимала, что, даже если она закричит, никто не придет ей на помощь.
Они высадились около стоянки наемных экипажей, и Маккейди, подозвав извозчика, запихнул Джессалин внутрь. Сидя на поскрипывающем кожаном сиденье, она зарылась онемевшими от холода ногами в
– Сними эту идиотскую маску.
Она послушно подняла руки, сдвинула набок отклеившийся клюв, и начала возиться с завязками. Маска упала на колени, и ночной бриз, пахнущий копотью и речной тиной, проник под капюшон и остудил пылающие щеки Джессалин. Неровный свет газовых фонарей выхватывал из темноты лондонские улицы и отбрасывал тени на лицо сидящего перед ней человека неровные тени.
Сворачивая за угол, экипаж замедлил ход, и пробегающий мимо мальчишка, воспользовавшись случаем, бросил на колени графа какую-то газету, которую тот тотчас же скомкал и выкинул вон. Сережка поблескивала в его ухе, как глаз хищника.
Протянув руку, Маккейди распахнул плащ Джессалин. Казалось, он смотрел на нее целую вечность, и она вдруг почувствовала себя обнаженной, будто атласный камзол и тонкие шелковые трико ее циркового костюма совсем не прикрывали тела.
Наконец Маккейди заговорил, почти не открывая рта и цедя слова сквозь зубы.
– Ты, конечно, всегда обладала особым даром нарываться на неприятности, но мне кажется, что даже в шестнадцать лет у тебя было достаточно мозгов, чтобы предусмотреть все возможные последствия твоей сегодняшней авантюры. Ты хоть понимаешь, что могла навсегда погубить свою репутацию?
Выдернув полу из его пальцев, Джессалин поплотнее запахнула плащ на груди. Ей и в голову не приходило губить свою репутацию. Она хотела всего лишь заработать немного денег, чтобы они с бабушкой смогли прожить те несколько месяцев, которые остались до свадьбы.
– Ну, ответь же что-нибудь, черт бы тебя побрал!
– Зачем? По-моему, вы прекрасно говорите за нас обоих, милорд.
Ее слова достигли цели – Джессалин заметила, как сжались кулаки Маккейди и задергался уголок тонкогубого рта.
– Завтра я поговорю с человеком, который заведует этим… этим балаганом. Можешь быть уверена, что он больше не будет нуждаться в твоих услугах.
– Даже не знаю, как благодарить вас, милорд. Но, может быть, вы заодно посоветуете мне, на что нам с бабушкой жить, без тех двадцати шиллингов, которые мне каждый вечер должен был, платить мистер О'Хара?
– Мне казалось, что, сорвав куш в Ньюмаркете, вы не должны испытывать особой нужды в деньгах.
– По-моему, я уже говорила вам, что, если кто-то и виноват в том, что произошло на скачках, то не мы. – Джессалин повернула голову и смело взглянула прямо в темные, бесстрастные глаза, не отражавшие ничего, кроме света уличных фонарей. – Уж скорее
Она хотела причинить ему боль, и это ей удалось. Лицо Маккейди стало непроницаемой маской, и понять, что за ней скрывалось, было невозможно.
– Если вы и впрямь так бедствуете, почему же ты не обратилась за помощью к своему жениху? Мой дражайший кузен вполне способен прокормить половину Лондона и при этом не заметить убытков.
Значит, Кларенс рассказал ему об их помолвке. И хотя Джессалин никогда бы не призналась в этом даже самой себе, ей было больно от того, что граф Сирхэй воспринял эту новость с полным равнодушием.
– Настоящие Летти никогда не одалживают денег у друзей, – гордо вскинув подбородок, заявила она. И добавила, искоса поглядывая на Маккейди, чтобы видеть, какое впечатление произведут ее слова: – Или любовников.
Однако ее слова, похоже, не произвели никакого впечатления, он лишь лениво пожал плечами.
– Я сам сейчас без гроша, но все же могу выделить пару фунтов, чтобы вы с леди Летти не голодали. Этого вам хватит на некоторое время.
– У вас я не возьму и крошки хлеба, даже если буду умирать от голода. – Еще одна дурацкая реплика, и Джессалин понимала, что Маккейди не оставит ее без внимания.
Он не разочаровал ее.
– Вместо того чтобы выступать в балагане, тебе стоило бы попробовать свои силы на сцене. У тебя удивительная склонность к мелодраматичным эффектам.
– Это был не балаган. Это было представление наездников.
– Да, пожалуй, слово «представление» здесь действительно вполне уместно.
– А ты… ты… ты злобный, порочный… отвратительный… – Джессалин не хватало слов. – Грубиян и мерзавец, – закончила она свою бессвязную тираду, подумав, что опять говорит как героиня слащавого любовного романа.
Маккейди наклонился к ней, и в его глазах вспыхнул опасный огонек. Джессалин физически ощущала исходившую от него силу и с отчаянием поняла, что снова подпадает под его власть. Ее тянуло к нему так же, как продрогшего тянет к огню, как голодного – к хлебу. Только теперь она ясно сознавала, что именно так манило ее в нем, когда ей было шестнадцать. Это – темная сторона его натуры, полное пренебрежение любыми нормами, законами и мнением окружающих. И это же манило и сейчас, только гораздо сильнее. Ей хотелось почувствовать вкус опасности, узнать, сможет ли она обуздать эту неукротимую натуру. Она страстно хотела его. И это желание делало его власть над ней безграничной.
Умом Джессалин понимала, что их отношения лишены будущего. И тем не менее в полумраке экипажа она нервно облизнула губы, ощущая во рту привкус страха… и возбуждения. Она хотела этого человека, а все остальное не имело никакого значения.
Взгляд Маккейди был прикован к ее губам, и по напряжению его лица, уже знакомому выражению глаз, полуприкрытых тяжелыми веками, Джессалин догадалась, что он тоже ее хочет. Она была достаточно взрослой, чтобы понимать, что мужчина может хотеть, и не любя, и все же еще раз облизала губы. Теперь уже нарочно.