Под голубой луной
Шрифт:
Все трюки она выполнила безупречно – и «флаг», и «мельницу», и «ножницы», и даже «смертельный номер» – «казацкий кувырок». И вот как раз свисая вниз головой по левому боку лошади, Джессалин увидела его.
Увидела всего на какую-то долю секунды – лицо мелькнуло стремительно среди вращавшихся перед ее глазами херувимов, украшавших купол, и несшихся мимо лож верхнего яруса. Но это лицо Джессалин выделила бы и из тысячи. Даже, вися вниз головой, на скачущей во весь опор лошади.
Выпрямившись, Джессалин поспешила рассмотреть его получше. Трелони сидел в одной из передних лож в компании двух мужчин и трех
Она еще раз объехала вокруг арены, не в силах оторвать взгляд от ложи. Как будто кто-то натягивал невидимые вожжи, не давая ей опустить голову. Он всегда относился к ней, как к глупому, сумасбродному ребенку, и похоже, сегодняшним своим поступком она укрепила его в этом мнении. Но ведь теперь сердце Джессалин свободно от него, разве не так? Ну и отлично. Ей безразлично его мнение, значит, он не сможет больше причинить ей боль.
По договору она была обязана выполнить еще один «смертельный номер», и Джессалин решила сделать сальто – то самое, которое она так неудачно пыталась продемонстрировать ему в тот день, когда он впервые поцеловал ее. И она упала в пруд. И влюбилась, влюбилась беззаветно, позабыв обо всем на свете.
На этот раз поблизости не было предательских заячьих нор, и трюк ей удался, – как никогда. Она без усилий приземлилась точно на широкую спину лошади и продолжала стоять, вскинув руки над головой, под грохот аплодисментов, пока лошадь делала последний круг по арене. Аплодисменты не смолкали долго, целых несколько минут после того, как лошадь с Джессалин на спине скрылась за кулисами.
Лишь оказавшись за пределами ротонды и спрыгнув на землю, Джессалин почувствовала, как сильно дрожат ее колени. Казалось, кости стали мягкими и превратились в желе.
– Оботри пот и хорошенько ее почисти, – сказала она подоспевшему конюху, похлопала лошадь по шее и поцеловала ее в розовый нос. Ночной ветерок холодил вспотевшее тело Джессалин, и, поплотнее запахнувшись в плащ, она отправилась на поиски Топпера. По ее расчетам, он был где-то в толпе у выхода на арену.
Чья-то сильная рука схватила ее кисть и развернула с такой силой, что Джессалин, чтобы не упасть, ухватилась за плащ остановившего ее мужчины. Взгляд темных глаз был суров и безжалостен.
– Ты отправишься со мной, – сказал граф Сирхэй. Джессалин попыталась высвободить руку из железных тисков.
– Какое вы имеете право мне приказывать? Вы мне не брат и не опекун. Вы мне никто. – Последняя фраза так ей понравилась, что она повторила, наслаждаясь: – Вы мне никто.
– Ты пойдешь со мной, – повторил Маккейди.
– И не подумаю. У меня еще одно выступление… Дальнейшие протесты застряли у нее в горле, потому что Маккейди медленно наклонился к самому ее лицу, и его горячее дыхание защекотало щеки Джессалин, а темные глаза с желтыми искрами в глубине, казалось, смотрели в самое сердце.
– Черта с два у тебя будет еще одно выступление, – отрезал он, и Джессалин подумалось, что, если бы сам дьявол вдруг
Маккейди стремительным шагом потащил ее прочь по обсаженной деревьями аллее. Тоненькие подметки артистических туфелек Джессалин плохо защищали ступни, в них больно впивались камни.
– Пустите меня, а не то я закричу, – жалобно проговорила она, вцепившись ногтями в намертво держащую ее руку. Но еще не окончив фразу, поняла, что ляпнула очередную глупость. Опять она ведет Себя словно героиня сентиментального романа, попавшая в руки собирающегося ее похитить злодея.
– Давай. Кричи на здоровье, – отозвался Сирхэй таким насмешливым тоном, что Джессалин захотелось его ударить. – Боюсь, что здесь, в Воксхолле, криками юных леди никого не удивишь. Это своего рода брачный зов.
Джессалин поняла, что он прав. Парк изобиловал темными аллеями и укромными местечками, служившими прибежищем для многочисленных парочек. Ночной воздух наполняли плеск фонтанов, шелест листьев и крики девиц, расстающихся со своей добродетелью.
Налетевший ветерок принес сильный запах сирени. Фонарики на ветвях казались волшебными огоньками, а полная луна, круглая и яркая, напоминала начищенную медную монету. Это была удивительная ночь, словно созданная для любви. Маккейди все тащил ее за собой по полутемной аллее, и все усилия Джессалин вырваться из его железной хватки привели только к тому, что она едва не вывихнула руку.
Они миновали центральные ворота, но Маккейди потащил ее дальше, к реке. Он шел так быстро, что, если бы не зажатая, словно в тисках, рука, Джессалин обязательно свалилась бы вниз головой на скрипучие деревянные ступеньки причала.
– Эй, лодочник! – Голос Маккейди разнесся далеко над темной рекой, и уже несколько секунд спустя к ним подплыл маленький ялик. Маслянистая, неприятно пахнущая вода плескалась о покоробившиеся доски набережной.
Маккейди приподнял Джессалин за талию, собираясь посадить в лодку. Воспользовавшись моментом, она резко выбросила вперед ногу, целясь в пах. Но промахнулась. Сильный удар пришелся по голени.
– Черт бы тебя побрал, Джессалин! – прорычал Маккейди, морщась от боли и швыряя ее в ялик, как мешок с репой. Джессалин с размаху плюхнулась на жесткую лавку и, придя в себя, невольно порадовалась тому, что у нее целы все зубы.
От сильного порыва ветра факел, освещающий причал, вспыхнул ярче, распространив вокруг крепкий запах горящей просмоленной пакли и высветив резкие линии скул и подбородка Маккейди. Джессалин стало страшно. Ведь сидящий рядом с ней мужчина способен на что угодно – он не признавал никаких правил, не подчинялся никаким законам. Но вскоре страх сменила злость, разгоравшаяся у нее в груди, словно костер на ветру.
Джессалин попыталась встать в раскачивающейся лодке, но ее тотчас же усадили обратно. Даже расплачиваясь с лодочником, Маккейди ни на секунду не выпускал ее из поля зрения.
– Вы что, ослепли? – в отчаянии закричала Джессалин лодочнику. – Разве вы не видите, что этот человек меня похищает?
– А как же?! Вижу, – невозмутимо ответил тот, сплевывая в воду. – Все вы поначалу жалуетесь. Увидите, потом понравится. – С этими словами он оттолкнул утлую лодчонку от набережной, и ее сразу же подхватило течение.