Под горой Гедимина
Шрифт:
Он повёл их к вешалке. И тут оказалось, что наряжаться вовсе ни к чему было, потому что он выдал им два длиннющих халата, которые наглухо закрыли и Мишину ковбойку, и белое нарядное платье Онуте, и даже носочки с синей каёмкой.
— Это я уж вам самые маленькие подобрал, — улыбался санитар.
Миша завязал тесёмки на спине у Онуте; Омуте — на спине у Миши. Потом, наступая на подолы, они пошли за медсестрой Шурочкой по длинному белому коридору. По одну сторону были окна, окна, окна, а по другую — двери, двери, двери…
Онуте, то и дело
— Кабы ты знал, как я боюся!
— Ничего, — тоже шёпотом отвечал Миша. — Я в Москве сколько раз выступал. Знаешь, как здорово получается! Ведь мы шефы.
— Шефы? — переспросила Онуте.
— Ну да, шефы!
От этого слова Онуте стало как будто легче. Она пошла уверенней. Сестра сказала:
— Вот что, товарищи шефы, мы сначала зайдём в четвёртую, в лежачую палату, ладно?
Они подошли к двери, на которой чернела жирная четвёрка.
Сестра приоткрыла высокую белую дверь и объявила:
— Товарищи, приготовьтесь! Сейчас к вам зайдут шефы. Они вам почитают.
Миша и Онуте услышали, как за дверью захлопали, словно в театре. Онуте опять пала духом:
— Я здесь постою… я потом…
— Да вот она не хочет, боится, — сказал Миша.
Сестра позвала:
— Пошли, ребята!
— Ну ничего, пусть постоит, наберётся храбрости, — сказала сестра, — а мы с тобой пойдём.
Делать было нечего, и Миша один шагнул вслед за сестрой в палату.
Он увидел белые кровати и лежащих на них раненых. К кроватям были приделаны блестящие металлические приспособления. Миша знал: это для того, чтобы ноги правильно заживали.
Раненые с любопытством рассматривали Мишу. Один из них, темноволосый, с маленькими чёрненькими усиками, сел и, оправляя вокруг себя одеяло, весело сказал:
— Ма-сковскому артисту привет!
Все захлопали. Впрочем, не все. Один больной, в углу, у окна, не хлопал. Он лежал неподвижно и смотрел не на Мишу, а куда-то вверх.
Миша оглянулся на белую дверь, откашлялся и смело сказал:
— Здравствуйте! Только я никакой не артист, вы не думайте…
— Ничего, сынок! Просим! — раздалось со всех сторон.
— Тогда я вам прочитаю, — сказал Миша, — стихи Владимира Маяковского. Называются: «Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче».
— Просим! На стул давай! На стул!
Миша стал на стул и начал с выражением читать:
В сто сорок солнц закат пылал,в июль катилось лето,была жара,жара плыла —на даче было это.Миша старался. Ему очень хотелось, чтобы раненым понравились эти стихи. Он читал не спеша, с выражением, изо всех сил размахивая руками:
Что я наделал!Я погиб!Ко мне,поМиша видел вокруг себя внимательные лица^ Он знал, что за дверью его слышит Онуте. Где-то рядом, может быть в соседней палате, — папа. Всё это придавало ему силы и уверенности, и он читал хорошо. Особенно удалась ему речь солнца:
…А мне, ты думаешь,светитьлегко?— Поди попробуй! —А вот идёшь —взялось идти,идёшь — и светишь в оба!Мишин голос звенел на всю палату. Наконец он изо всех сил выкрикнул:
Светить всегда,светить везде,до дней последних донца,светить —и никаких гвоздей!Вот лозунг мой —и солнца!Он замолчал и, держась за спинку, стула, поклонился.
Вся палата дружно захлопала. Раненый с чёрными усиками, оглушительно хлопая, кричал:
— Чем не артист? Заслуженный артист!
Другой раненый повернулся к соседу:
— Слышь? «Светить — и никаких гвоздей!» Вот это по-нашему! Вот это точно!
Только больной у окна по-прежнему лежал неподвижно. Натянув одеяло до самого нoca, он теперь смотрел на Мишу и щурился.
Бойцы стали просить:
— Ещё давай!
— Ещё Маяковского!
— Сейчас, — ответил Миша. — Минуточку…
Он спрыгнул со стула и, прихрамывая, побежал к дверям. За ними всё ещё томилась Онуте.
— Пойдём! — позвал он её. — Слышишь, как хлопают? Пойдём!
— Миколас, ты только не сердись, — сказала Онуте. — Я только ещё немножко… и пойду.
Миша пожал плечами, махнул рукой и вернулся в палату. Раненый с усиками спросил:
— Артист, почему хромой? Тоже раненый, да?
— Нет, — улыбнулся Миша, — это просто мы тут дом один разбирали, и вот балкой угодило…
— Дом разбирали? Зачем разбирали?
— Да это целая история…
— Вот и давай целую историю. Мы тут любим целые истории!
Раненый засмеялся, а вслед за ним засмеялась вся палата. Наверно, все вспомнили смешные истории, которые здесь бойцы рассказывали на досуге.
— Только это не смешное, — сказал Миша. — Тут, знаете, есть такой район, называется Зверинец. Там зверей нету, просто так называется…
При слове «Зверинец» лежавший у окна раненый как-то пристальней взглянул на Мишу. А Миша продолжал:
— Там при фашистах сидел один человек в подвале. И он там слушал Москву и записывал сводки. А потом сам печатал их. Вот… Я вам сейчас покажу.