Под горой Метелихой(Роман)
Шрифт:
Офицер картавил, проглатывал буквы «р» и «л», рисовался этим.
— Вам это льстит? — У офицера дрогнули тонкие губы. — Пгедставьте себе, фамилия ваша чем-то напоминает весь этот миговой кавагдак — «созвучна с эпохой», но я не завидую вам. Итак, ближе к делу: где?
— Я, право, не знаю, — всё тем же тоном ответила мама. — Возможно, к соседям вышел. Я передам, что нужно.
— Не ст-гойте, уважаемая, ду-гочку из себя!
— Папа сказал, что его труба зовет и что он ненадолго, — прижимаясь к матери, ответила
— Восхитительный ребенок! — обратился к ней офицер. — Вот что значит интегигентиое воспитание. А кого же ты больше гюбишь, девочка? Маму, конечно?
Верочка промолчала, а колчаковец всё улыбался и всё так же игриво похлопывал плетью пр сапогу.
— Такую к-гасивую, эгегантную маму нельзя не гюбить, — тянул он и вновь уставился, не мигая, на мать, дернулся, точно его кольнули. — Скажешь, в конце-то концов?! — перестал заикаться.
— Ушел. Услышал стрельбу и ушел, — уже без улыбки говорила мама. — Поставьте себя на его место.
— Не ушел, а сбежал. На одной ноге не ускачет далеко.
— Вы даже и это знаете?
Офицер изо всей силы хлестнул по столу плетью и выругался.
— Взять!
…Верочка вздрогнула. Перед ее глазами отчетливо встала картина той ночи. Мокрые стены подвала в комендатуре, в углу возятся крысы. Два дня без еды. И вдруг — спасение. Выручил Анатолий Сергеевич. Оказывается, все эти дни он добивался приема у начальника гарнизона, под письменным поручительством собрал подписи всех учителей гимназии. Во всяком случае, так он объяснял матери уже в приемной у коменданта.
— Ради вас одной рискую своим положением, — шепнул он на ухо матери.
Картавый офицер сидел тут же и изредка перекидывался с Анатолием Сергеевичем короткими фразами. Говорили они не по-русски, и Верочка ничего не поняла, а мама время от времени краснела. Потом вошел еще один офицер — маленький и кривоногий, с пистолетом. Лицо у него было сухое и жесткое, громадный нос свисал ястребиным клювом.
— Пройдемте со мной, — бросил он мимоходом, не глядя ни на кого, и взялся за ручку двери.
Анатолий Сергеевич сорвался со стула.
— Сидите, п-гошу вас, — остановил его собеседник, — мадам К-гутиковой с-гедует подписать чисто формальную бумажку. Мы не воюем с женщинами и детьми и, если сгучаются недоразумения, искгенне сожагеем по этому поводу. Вот и мне п-гидется теперь давать объяснение, что я поступил невежгиво. Но я всего лишь согдат!
Из комендатуры мама шла, как слепая, и только дома, опуская на пол Валерку, сказала:
— Благодарите, дети, Анатолия Сергеевича: он рисковал собой.
Анатолий Сергеевич стал заходить вечерами. Иногда просил маму сыграть что-нибудь на фисгармонии. Потом уехал куда-то, сказал, что за ним следят: кто- то выдал, что он приветствовал революцию.
— Скорее всего, это сделали Вахромеевы, — сказал дядя Толя. — Отец — в городской управе, а сын день и ночь из офицерского
И еще почти год без отца прожили, но он, видимо, где-то был недалеко. Как-то зимой катала Верочка брата на санках возле своего дома. Идет старичок с трубкой. Остановился у самой калитки и принялся выбивать кресалом искру. Не разгорается у него огниво, как ни старался. Махнул рукой:
— Вот ведь напасть-то какая, а! Отсырела, проклятая.
— Хотите, я за спичками сбегаю? — предложила Верочка. — У мамы, кажется, есть…
— Пробеги, пробеги, доченька. Догадливая ты, однако! А маму-то как твою звать?
— Юлия Михайловна.
— Так, так. А это, в санках-то, кто? Братишка? Который ему годок? Два миновало? Истинно так… Понятно.
Принесла Верочка коробок со спичками, дед раскурил свою трубку. Спросил, как соседи спрашивали:
— Тоскливо небось без отца-то? Теперь уж, поди, недолго ждать.
Верочка молчала, посматривала на словоохотливого старичка, а тот присел у санок, узелок из котомки достал и сунул Валерке в колени. Подмигнул при этом и палец к губам приложил:
— Молчок! Зайчишка принес, и шабаш! Понятно?! — И еще подмигнул. — А теперь — домой. Домой, девонька! Парень-то, видишь, смерз.
Перенес дед санки вместе с Валеркой во двор и калитку прикрыл за собой. Верочка не успела опомниться, а его уж и след простыл.
В школу той зимой Верочка не ходила, пришлось пропустить третий класс: в школе теперь был штаб и возле дверей стояли часовые. И подруг у нее не было.
Маму несколько раз вызывали в комендатуру. К весне в городе начались обыски. Часто по улице проводили арестованных со связанными руками. Верочка уже знала: если ведут из города в сторону татарского кладбища, то обратно солдаты вернутся одни. Мама в таких случаях силой оттаскивала ее от окна и шептала молитву. И всё чаще стала уходить по вечерам. Закроет дверь на замок и уйдет. А один раз пришла поздно-поздно, и от нее пахло вином.
Анатолий Сергеевич вернулся в город, жил по- прежнему рядом, но из дому не выходил. И у него были с обыском, только днем почему-то, а у других всегда ночью.
В середине лета снова заметались по улицам верховые, и снова откуда-то издалека стал доноситься тяжелый гул. Пушечные выстрелы, как удары в тугой бубен, перекатывались по отлогим высотам с юга. У пристани ревели пароходы, потом частая дробь пулеметов заглушила разноголосую сумятицу на перекрестке. Два или три снаряда боднули землю где-то совсем недалеко.
Мама схватила Валерку и заметалась по комнате, а Верочка так и осталась у окошка. Видела, как бежали и падали люди с винтовками. Потом возле самого дома остановилась шестерка взмыленных лошадей. Солдаты развернули тупорылую пушку, откатили ее на середину улицы. Пушка оглушительно рявкнула, подскочила, как большая зеленая лягушка.