Под горой Метелихой(Роман)
Шрифт:
Владимир с трудом проглотил застрявший в горле комок.
— И она тоже знала? — выдавил он через силу, не называя имени жены.
— Когда получили письмо, ей нельзя было говорить об этом, — глядя прямо в глаза Владимиру, твердо проговорил Семен. — И агроном не знал.
— Понятно. Всё мне понятно, — перебил Владимир. — Получили письмишко, посоветовались. Прикинули: на войне ведь и убить может, ну и хрен с ним. Раз пристроилась бабонька — пусть.
У Калюжного побледнели скулы.
— Неправда! — выкрикнул он в лицо Дымову. — Не клевещите на нас и на Анну! Ее же уверили, что
— А вы не жалейте. Я пока что руки не протягиваю под окошком.
Калюжный стал нервно закуривать, тонкие губы его кривились. Шофёр сосредоточенно всматривался в серое полотно дороги, изредка косил взглядом в сторону Владимира, и по всему было видно, что у этого мешковатого на вид парня есть свое особое мнение, и оно не в пользу Владимира.
Остаток пути до запруды у мельницы всем троим показался необычно длинным. Перед мостом Владимир тронул шофёра за колено. Тот притормозил.
— В Кизган-Таш тут прямее, — сказал Дымов, кивнув на луговой проселок. — Спасибо, что довезли.
«Козлик» развернулся на дамбе, обогнул небольшое болотце и через минуту скрылся в прибрежном кустарнике. Владимир постоял еще некоторое время на месте, прислушиваясь к шуму воды под ногами, подумал, что неплохо бы умыться, и, придерживаясь здоровой рукой за ветки густого ольшаника, начал спускаться к реке. Здесь было всё по-прежнему: глубокая котловина, окруженная с трех сторон низко свисающими седыми космами ивняка, с черным прогалом ныряющей в этот ивняк речки. И такой же черный, прогнивший настил на изъеденных временем сваях. В щель между двух горбылей было воткнуто короткое удилище с рогулькой жерлицы. Оно изгибалось в дугу, хлестало концом по воде, а в самой котловине ходила по кругу пятнистая пучеглазая рыбина, вспарывая туго натянутой бечевой зеленоватое зеркало ятови [10] .
10
Ятовь — котлован ниже плотины.
Владимир вскинул голову, осмотрел заросшие берега и мост за своей спиной, в надежде увидеть хозяина жерлицы, но там никого не было. Видно, рыбак оставил наживку с вечера и не особенно торопился проверить жерлицу. Щука может сорваться, но одной- то рукой с ней, пожалуй, и не управишься. Да и кому ее потом отдавать?
Размышляя так, Дымов осторожно перебрался по надежным доскам к удилищу. Не вынимая его из щели, дотянулся рукой до рогульки, захлестнул скрученную в три жилы лесу за обломок сваи. Рыбина ушла вглубь, потом заметалась поверху, забила широким хвостом и, разинув зубастую пасть, кружила над затопленными корягами.
«Уйдет ведь, зараза!» — подумал Владимир и, изловчившись, перебросил лесу на соседнюю сваю, и снова на первую. Получилась восьмерка. А щука хлесталась на мелководье, не сводя с человека недвижного, злобного взгляда.
Еще восьмерка! Еще одна!.. Теперь можно выдернуть удилище, толстым его концом дотянуться до приплюснутой
Выбросив щуку на слань, Дымов теперь только опомнился, увидел, что сам он стоит по пояс в холодной воде, что щуку выбросил не правой, а левой рукой, а на мосту, перевесившись через перила, прилепился маленький, ветхий старикашка в пестрядинной рубахе и таких же штанах, головастый и тонконогий, как паук, и смотрит вниз.
— Твоя, что ли, будь она проклята?! — с неожиданной для самого себя веселостью окликнул его Владимир и ткнул удилищем в распластанную на горбылях оглушенную рыбину.
— Теперь, должно, наша! — ответил старик тоненьким голоском, и Владимир больше по голосу, чем по лицу, узнал в нем бывшего лавочника Кузьму Черного.
«Час от часу не легче!» — подумал Владимир, но подумал беззлобно, с усмешкой, и перевел взгляд на пальцы левой руки. Они сжимались и разжимались сами!
Кузьма проворно скатился с плотины, бесшумно и быстро перебирая ногами и руками и всё более напоминая шустрого паучка.
— Ловко ты ее, ловко! Полпуда потянет, с места мне не сойти! Ты смотри, аж с прозеленью!
Щука меж тем ожила, трепыхнулась, Кузьма упал на нее животом и невесть откуда добытым деревянным крючком принялся продевать ей под жабры снятый с себя ремешок. Рыбина билась, со свистом заглатывая воздух.
— Она! Не иначе она это в прошлом году утей тут пожрала! — торопился Кузьма. — Сам видел: чисто акул из-под слани бросалась. А утятки-то махонькие, только вылупились, глупенькие. Порх-порх по воде крылушками. Нет чтобы к берегу, а они — на глыбкое место. Сей минут изничтожила, вот какая зараза! А знаешь, на что взяла? — весело поглядывая снизу вверх на Владимира, продолжал старик. — Опять на куренка! Этот уже с перьями был. Околел чего-то, вот я его и приспособил. Ишь пузо раздулось! А что? Чего ты смеешься? Не веришь?
— Верю! С чего бы это мне не поверить, — прилаживая на шею перевязь, отвечал Владимир, не переставая шевелить ожившими пальцами левой руки. — Верю! А ты всё такой же, Кузьма Епифорыч, не стареешь!
— Постой, постой… — приподнялся Кузьма и озабоченно захлопал красноватымй веками. — Чей же ты будешь?
— А вот узнай!
— Не признать, парень! — вздохнул, помолчав, Кузьма и безнадежно махнул рукой.
Владимир назвался, Кузьма заморгал еще чаще:
— Так тебя же убили?!
— Видишь вот — не совсем.
— Не до смерти, значит?.. Ну что? Это оно хорошо, пожалуй, — глубокомысленно заключил Кузьма. — Это оно неплохо.
— И тоже так думаю, — согласился Владимир и теперь только вспомнил, зачем он спустился на елань. Хотел умыться, а вымок по грудь.
Кузьма покачивал сухонькой головой, на лице его, сморщенном, как печеное яблоко, отражалось раздумье, так не свойственное этому въедливому и крикливому мужику в прежние годы.
— Так и сидишь тут сторожем? — осведомился Владимир.