Под игом
Шрифт:
Во многом соглашаясь с Мичо, чорбаджи Марко возражал ему, когда заходила речь о восстании. Самую мысль об этом он называл безумием и строго отчитывал Огнянова, которого любил и всегда защищал, за каждое крамольное слово, сказанное в его присутствии.
— Удивляюсь не глупости тех вертопрахов, что ходят стрелять на монастырский луг и бредят всяким вздором, — начал дядюшка Марко, — нет, я на тех не могу надивиться, у кого седина в бороде. Какая их муха укусила?.. Мы играем с огнем. Пятьсот лет Турция держала в страхе весь мир, и ее хочет одолеть кучка молокососов с кремневыми ружьями!.. Не дальше, как вчера, вижу своего Басила: тащит карабин к монастырю и тоже собирается уничтожать Турцию!.. Иной раз скажешь ему цыпленка зарезать, так этот трусишка бежит на улицу и просит первого
В разговор вмешался Ганко, содержатель кофейни:
— Правду говорит дядюшка Марко. Восстание для нас гибель.
И он посмотрел на потолок, где счета его должников были написаны мелом в виде бесчисленных черточек. Возражения Марко немного рассердили Мичо.
— Марко, — сказал он, — ты говоришь мудро, но есть люди мудрее нас, и они знают, что все это сбудется. Так или иначе, Турции суждено пасть.
— Не верю я вашим пророкам, — спорил Марко, подразумевая Мартына Задеку [66] , в которого благоговейно веровал Мичо. — Что мне твой Задека! Прндн сюда сам царь Соломой, я и ему не поверю, если он скажет, что мы в силах сделать что-нибудь путное… А ребячество нам ни к чему.
66
Мартын Задека — мнимый автор книжки пророчеств о политических событиях ближайшего столетия, изданной на немецком языке в конце XVIII века и пользовавшейся известной популярностью в Болгарин в годы турецкого владычества, так как в ней «предсказывалось» падение Турецкой империи.
— Но позволь, Марко, а если так повелел сам бог? — заметил мои Ставри.
— Бог повелел нам терпеть, батюшка. А уж если он решил погубить Турцию, так не на нас, сопляков, он возложит такое дело.
— Теперь уже известно, душа моя, кто ее погубит, — сказал Павлаки.
— Дед Иван, дед Иван! [67] — послышались голоса. Чорбаджи Мичо, видимо, почувствовал удовлетворение.
— Кому-кому, а мне можете об этом не говорить, — начал он, оживившись. — Я то самое и хочу сказать, что мы пойдем впереди, а дед Иван с дубиной в руках пойдет за нами до самой святой Софии! [68] Как можно без его согласия? Да разве смог бы Любобратич убивать этих псов целыми тысячами, если бы не опирался на его могучее плечо? Но я к тому речь веду, что дни турецкого владычества уже сочтены, как дни чахоточного. Это черным по белому писано — я не из пальца высосал… Слушайте еще раз, кто не верит: «Константинополь, столица султана турецкого, взят будет без малейшего кровопролития. Турецкое государство вконец разорят, глад и мор будет окончанием сих бедствий, турки сами от себя погибнут жалостнейшим образом!» А в другом месте опять-таки сказано: «Мечети ваши разорены, а идолы ваши и алкоран вовсе истреблены будут! Мохаммед! Ты — восточный антихрист! Время твое миновало, гробница твоя сожжена, и кости твои в пепел обращены будут!»
67
Дед Иван. — «Дедом Иваном» в Болгарин называли Россию, русский народ, как грядущего освободителя болгар от турецкого ига.
68
…до самой святой Софии! — то есть до Константинополя (Стамбула), в то время столицы Турции с ее мечетью Айя-София, бывшим византийским храмом св. Софии.
В пылу красноречия Мичо, сам того не замечая, вскочил и рубил воздух рукой.
— Но когда же это пророчество исполнится? — спросил поп Ставри.
— Говорю вам — скоро; час пробил!
В эту минуту дверь открылась, и вошел Николай Недкович; он держал в руках только
— Это свежий, Николчо? — крикнуло несколько человек. — Читай, читай!
— Ну-ка, посмотрим, много ли голов пало от руки Любобратича, — нетерпеливо говорили другие.
69
«Век» — болгарская газета, издававшаяся в Константинополе (1874–1876) Марко Балабановым; орган сторонников «мирного» разрешения национального вопроса в султанской Турции путем частичных реформ.
— Я же вам говорю — тысячи. Садись сюда, Николчо! — И Мичо освободил ему место рядом с собой.
Николай Недкович развернул газету.
— Сначала прочти о герцеговинском восстании! — приказал дядюшка Мичо.
В торжественной тишине Недкович стал читать. Его слушали, затаив дыхание, но радостная весть о победе восставших, помещенная в газете «Клио», не подтверждалась. Напротив, известия с театра военных действий оказались плохими: не только Подгорица не была взята, но и последний отряд Любобратича потерпел полное поражение, а сам Любобратич бежал в Австрию.
Все повесили носы. Лица людей выражали глубокое разочарование и скорбь. Недкович тоже был расстроен; голос его ослабел и стал хриплым.
Мичо Бейзаде внезапно прошиб пот, он побледнел и, дрожа от злобы, закричал:
— Враки, враки и еще раз враки! Рассказывай другим эту чушь собачью! Любобратич их бил и разбил!.. Врет газета! Не верьте ни одному ее слову!
— Но, дядюшка Мичо, — возразил Недкович, — телеграммы взяты из разных европейских газет. В них, наверное, есть доля правды.
— Враки, враки, это все турки сами выдумали в Царьграде! Ты найди «Клио» да почитай.
— И я не верю, — поддержал его Хаджи Смион, — газетчики врут, как цыгане. Помню, в Молдове была одна газетка: что ни скажет, обязательно соврет.
— Вранье, вранье! — добавил кто-то.
— Я же вам говорил, — продолжал Мичо, — турецкие сообщения всегда надо понимать наоборот: если пишут, что убито сто герцеговинцев, значит, ухлопали сотню неверных, а если скажешь — тысячу, тоже не ошибешься.
Дядюшке Мичо удалось немного подбодрить общество этими словами. Они казались убедительными, ибо отвечали тайным желаниям каждого. А газетным сообщениям не хотелось верить, потому что они несли плохие вести. Да и нельзя же доверять этой газетке! Но когда та же газета сообщала об успехах Любобратича, никому не приходило в голову усомниться в достоверности ее сведений. И все-таки сегодняшние известия расстроили завсегдатаев кофейни Ганко. Разговоры понемногу прекратились, у всех было тяжело на душе. Мичо и тот чувствовал себя как-то неловко. Он сердился на себя самого, на газету «Век» и на весь мир, потому что новость, вычитанная в газете «Клио», не подтвердилась. Вот почему он взорвался, когда среди полной тишины Петраки Шийков проговорил язвительным тоном:
— Как видно, дядюшка Мичо, твоя герцеговинская искра останется только искрой, и ничего из нее не получится… Слушай, что я скажу: Турция будет нами владеть и в этом году, и в будущем, и через сто лет, а мы до самой своей смерти будем обманывать себя твоими пророчествами.
— Шийков! — заорал разъяренный Мичо. — Если твоя пустая башка ничего не смыслит в этих делах, так и молчи! Такой скотине, как ты, сколько ни долби, все равно ни черта не поймешь.
Начиналась ссора, но появление Стефчова прервало ее и положило конец крамольным разговорам о падении Турции.
XIX. Отклики
Снова наступила тишина. Присутствие Стефчова стесняло завсегдатаев кофейни. Он сел, поздоровался кое с кем и с торжествующим видом стал прислушиваться… Стефчов полагал, что прерванный разговор касался неких пасквилей на Огнянова и Соколова, во множестве разбросанных всюду в прошлую ночь. Но никто и не заикнулся об этом, то ли потому, что о пасквилях ничего не знали, то ли потому, что отнеслись к ним с презрением.
Рассерженный Мичо ушел. За ним еще несколько человек вышли из кофейни.