Под кровом Всевышнего
Шрифт:
Вскоре начали против него писать письма, сначала архиерею. Отец Василий затягивал иногда индивидуальную исповедь, от чего служба и начиналась, и кончалась поздно. У всякого человека можно найти недостатки, а к осуждению мы привыкали. Говорю «мы», потому что и я сама была грешна в этом, смеялась и раздувала в рассказах промахи в поведении священников. (Читающие, помолитесь, чтобы простил мне Бог!). Даже однажды я поехала с делегацией к архиерею, но, слава Богу, мы не попали к нему на приём. Однако отца Василия Аникина вскоре заменили другим священником. Но гнев Божий постиг нашу церковь: вся макушка вместе с крестом, куполом и шейкой под ним сгорела ночью от удара молнии. А отца Василия перевели в село Душоново, километрах в тридцати
Паломничество в Стромынь
В день Казанской иконы Божией Матери (июль 48-го года) мы с мужем решили поехать на престольный праздник села Стромынь, которое от Гребнева километрах в тридцати. Дьякон мой, отслужив обедню и позавтракав, тотчас же без отдыху собрался в путь. Я в эти первые месяцы замужества старалась, где можно, сопровождать его. Проехали мы на автобусе до Душонова, а потом надлежало нам пешком ещё около двенадцати километров шагать. Два километра мы шли по жаре через поле, а дальше углубились в лес. Извилистая узкая дорожка поросла высокой травой, не было заметно на ней даже колеи от телег. Лес высокой стеной или густым кустарником поднимался от нас справа и слева, от стены до стены было метра полтора. Под ногами чистые, прозрачные лужи, а кое-где в низинах — вода почти до колен. Мы разулись, с удовольствием шли босиком, путаясь в траве и цепляясь за мокрые ветви высоких кустов. Я никогда и не предполагала, что в Подмосковье есть такие дебри. На протяжении всей дороги мы не встретили ни души, нигде не было ни полянки, ни строения — лес и лес! Шли мы весело, быстро. Дьякон мой торопился, боялся опоздать ко всенощной, на которую был приглашён. Служил Володя великолепно: громко, ясно, без поспешности. Его приятный тенор радовал сердца и вдохновлял к молитве. Вот и начали его приглашать повсюду (до прихода к власти Хрущёва это разрешалось).
Наконец мы вышли на вырубку: широкая просека была вся в пнях и брёвнах, где-то близко шумела электропила. Вдали показалась колокольня. Муж предложил мне отдохнуть на брёвнышках, а сам чуть не бегом поспешил к храму — время было на исходе. Как же мне обидно стало, что он меня одну оставил, я чуть не плакала, но сил идти не было. Отдохнув, я пошла уже тихо, решив, что к службе я уже все равно опоздаю. Каково же было моё удивление, когда из дверей сторожки мне навстречу вышло человек семь священников, а с ними и мой дьякон.
«А вот и моя матушка!» — весело сказал Володя, указывая на меня. Тут посыпались приветствия, поздравления с праздником... Настоятель храма провёл меня на террасу и сказал: «Мы только что подзакусили перед всенощной, вышли толпой и наткнулись на вашего дьякона. Мы обрадовались ему, повернули назад и ещё раз уселись за трапезу. Второй раз выходим — матушка перед нами! Ну, уж вы тут сами угощайтесь, отдыхайте и приходите к нам в храм».
Ночевали мы в сторожке. А утром после обедни меня поразил торжественный крёстный ход. Шли около километра по селу, по полю, шли к развалинам древнего монастыря, которого и следа-то не осталось, лишь кое-где среди поля виднелись глыбы камня и кирпича. Тут под спудом находился гроб святого Саввы Стромынского, которого здесь почитали. К нему и шёл на молебен народ. Шли с иконами, с хоругвями, с пением. Духовенство все в блестящих рясах, народ, разодетый в пёстрые платки и яркие платья. Солнце палило, а мы все шли, шли... Дороги в ямках, в кочках, в лужах, но людям нипочём: идут бодро, стараются не только приложиться к чтимой иконе, но и «нырнуть» под неё. Для меня все это было ново и непонятно. Молитва для меня была — беседа с Богом один на один, в тишине,, смиренно сосредоточившись, а тут — шум, толкотня, потом застолье с водкой, вином и шутками... Разве это угодно Господу? Свершилась святая Его воля. Вскоре приход в Стромыни был закрыт лет на сорок, но храм не был разграблен и снова
«Там убоятся они страха, где нет его...»
(Пс. 13, 5)
В июльскую жаркую пору случилось однажды дьякону и священнику посетить отдалённое километров на шесть село, где просили отпеть покойника. Там был разрушенный до основания храм, а вокруг этого места — кладбище, где продолжали хоронить. Священником был тогда отец Иоанн, старый, лет восьмидесяти. В годы преследований он работал садовником, видно, потому и уцелел. Подали телегу, собрали облачения, кадило, свечи и уехали. Отпели, захоронили покойника, пошли кушать — на поминки. Народу было много, угощали сытно, пили, вина не жалели. Дьякон стал напоминать разгулявшимся мужикам, что пора бы им подать лошадь с телегой, ведь батюшка старый, устал. «Ладно, дома будете», — был ответ. Наконец распрощались, сели и поехали. Возчик был сильно пьян и весел. Лошадка бежит, парень поёт... У леса дорога расходится, парень дёргает вожжи — лошадь сворачивает в сторону.
— Эй, паренёк, нам надо прямо!
— Нет, батя, я дорогу знаю, направо путь ближе, — и опять горланит песню.
Въехали в лес, стало темнеть. Парень петь перестал, покачивается, повесил голову. Дьякон говорит:
— Дай мне вожжи, а сам отдохни.
— Нет, не дам. Я взялся довезти вас до Гребнева и довезу.
— Да ведь ты не туда нас везёшь, — говорит дьякон, который вырос в этих местах и знает окрестности, как свои
пять пальцев. Но мужик упрям, заехал в такие дебри, где уж и дорога теряется.
— Слушай, ты заплутался!
— Сам заплутался, сам и выеду, чуть правее возьму, и вернёмся на правильный путь.
Парень повернул в сторону. Метров через шесть телега упёрлась оглоблями в мелкий ельник и встала. Напрасно парень понукал лошадь, идти ей было некуда — кругом тьма и непролазная чаща. Тут отец Иоанн схитрил:
— Я пройдусь малость, дорогу поищу.
— Нет, вы не уходите, — сказал возчик. — Я вас и ваши вещи сам до дому вам довезу, я не пьян, вещи не отдам, -и улёгся на мягкий узел.
Дьякон спорить не стал. Прошло минут пять, отец Иоанн не возвращался.
— Не заблудился бы старик, надо его поискать, — сказал Володя и соскочил с телеги.
Возчик молчал и похрапывал. Дьякон вскоре догнал отца Иоанна, и они вышли на верную дорогу. «Дойдём пешком», — решили они. Ночь была тёплая, тихая, большая луна вышла из-за тучки и озарила окрестность. Батюшки шли тихо, отец Иоанн держался за дьякона и опирался на свой высокий посох. Их тёмные рясы вместе с вещами остались в телеге, батюшки шли налегке в одних белых подрясниках. Наконец показалась светлая колокольня храма, золотой крест сиял над куполом. Тропинка вела через кладбище в гору. Тут отец Иоанн совсем выбился из сил:
— Хоть бы посидеть да отдохнуть, а кругом роса на траве, белый подрясник жалко...
— Ничего, мы найдём лавочку, — ответил дьякон и повёл старика за кустарник. Кругом было тихо, часы на колокольне пробили два раза.
— Одышка прошла, пойдём, — сказал отец Иоанн.
Тут вдали у ворот кладбища послышались весёлые голоса, смех.
— Ночная смена в Слободу возвращается, — сказал дьякон и тихо повёл батюшку к дорожке.
Тут раздались крики и визг. Весёлая компания девушек остановилась, повернула назад к воротам и бросилась бежать.
— Куда? Что вы? Не бойтесь! — громко кричал дьякон, размахивая своим широким белым рукавом.
Но топот ног и крики женщин заглушили его голос. Молодёжь бежала во весь дух, пока не скрылась за поворотом.
— Бедняжки, как они напугались, — сказали батюшки и разошлись по домам.
Утром приехали колхозники из Райков и привезли облачения и рясы священников. Умная лошадка на рассвете сама выбралась из леса и привезла на свой двор спавшего возницу. Крестьяне очень извинялись, что старому священнику пришлось самому среди ночи добираться до дому.