Под кровом Всевышнего
Шрифт:
Прошло лет пятнадцать. В зимний тёмный вечер я сошла с автобуса и направилась к нашему домику у церкви. Впереди меня шли две женщины. Было жутко идти одной, поэтому я не отставала от них. До меня доносился их весёлый непринуждённый разговор. Но вот и храм недалеко, я почти пришла.
— Как мы в Слободу пойдём, через кладбище? — спросила спутницу одна женщина.
— Что ты! — прозвучал ответ. — Мы по ночам через кладбище не ходим, боимся... Мы однажды шли всей компанией с ночной смены, смеялись, шутили, и вдруг из-за кустов привидения двигаются... Мы как заорём! Уж мы бежали назад, жуть!
— Да вам показалось...
— Нет, нас было двенадцать человек. Все как один видели: одежды у них до земли, бороды, рукавами широкими машут... Такой страх! Мы теперь хоть три километра кругом в обход сделаем, но через кладбище ночью, убей, не пойдём!
Этими словами не верующие в Бога доказывают, что в глубине
Он как любящий Отец посылает нам то, что служит ко спасению наших душ. Часто нам трудно понять это сразу... Но со временем, с годами нам становится ясен Промысел Божий о душе каждого из нас. Тогда рабы Божий говорят: «Слава Богу за все!» А не познавшим здесь, на земле, Господа воля Его откроется, возможно, только в будущей жизни.
Начало моих болезней
Время шло. Мы с мужем привыкли друг к другу, началась супружеская жизнь. Инициатива была с его стороны, я не смела уклоняться, хотя, кроме болезненных ощущений, не имела ничего. Беременность не наступала. Я видела, с какой нежностью мой дьякон причащает детей, с какой радостью играет с маленьким племянником. И наша мечта с мужем была иметь своего Коленьку, но, видно, за грехи наши Господь не исполнял наше желание. Я каялась на исповеди духовнику, говорила, что мы не храним постных дней, не исполняем завета старца, благословившего наш брак. Духовник утешал меня словами: «Да вы оба ещё сами, как дети, -тощие, изголодавшиеся за войну. Вот когда будешь солидной дамой, тогда и рожать начнёшь...»
Однако я сильно скорбела. Я горячо молилась, испрашивая у Бога дитя, просила своих подруг-монахинь и других лиц, умевших молиться, вспомнить мои прошения перед Богом. И вот, когда наступило второе лето нашей совместной жизни с Володей, я наконец забеременела. Но никто об этом не знал, к врачам идти я не собиралась, так как женский стыд удерживал меня от всяких процедур и консультаций. Ни литературы нужной мне не попадалось, ни советов ни у кого я не спрашивала — думала, что все естественно и потому будет нормально. В общем, я была ещё настолько глупа, что стыдилась своего нового положения. А святая душа, зародившаяся во мне, видно, по воле Божией не смогла удержаться в моем грешном теле, которое не сумело перестроиться.
Однажды я увидела пустые ведра, схватила их и побежала за водой. Я гордилась тем, что на селе меня хвалят, когда я несу с дальнего колодца два полных ведра воды. Гнилые ступеньки старого крыльца были пропитаны дождевой водой, ноги мои заскользили и я упала на спину. С грохотом пролетела я все десять ступенек, но быстро встала и ничуть не ушиблась. На несколько минут я вспомнила, что беременна, но так как никакой боли не было, я вскоре забыла о своём падении. Дожди шли, в лесу появилось много грибов. Как и в прошлое лето, мы с Володей продолжали совершать продолжительные прогулки по лесу. Собирать грибы доставляло нам большое удовольствие. Жареные и варёные грибы нам скоро приелись, мы решили насолить их на зиму. Понадобился уксус, которого не оказалось ни дома, ни в местном сельмаге. Я взялась привезти уксус из Москвы и поехала к родителям. Я ночевала с мамой. Я с удивлением сказала ей, что на белье моем что-то чёрное. «Это кровь свернувшаяся», — сказала мама и повела меня к врачу. Так начались мои муки, телесные страдания на всю жизнь. И вот попран женский стыд, я лежу в больнице и заливаюсь слезами. Врач велел мне лежать не поднимаясь, из опасения потерять ребёнка.
В больницу я попала первый раз в жизни. Я даже не знала обязанностей сестры и няни, путала их, обижала и попадала сама в неловкое положение. Но больных вокруг было много, они меня вскоре вразумили. В палате лежало человек десять, и все они без всякого стыда и смущения говорили о супружеской жизни, смеялись, рассказывали анекдоты. После целомудренной семьи я как в ад попала: хоть уши затыкай, а все равно наслушаешься всяких ужасов и гадостей. О, это было ужасно! Я в душе постоянно молилась, умоляла Господа вернуть меня домой, сохранить мне дитя. Но мне с каждым днём, после каждого осмотра врача становилось все хуже: кровь (уже алая) выделялась все обильнее. Врачи стали настаивать на «чистке», но я знала, что это грех, и отказывалась. Родных в больницу не пускали, я только писала им письма. В ответ мне писала мама. Она говорила с врачами, которые ей сказали, что необходимо сделать «чистку», иначе
Прошла моя радостная, лихая молодость, покаянное, скорбное чувство наполнило наши сердца. Но «сердце сокрушённое и смиренное Бог не уничижит». Осенью я снова забеременела, снова надежда на милосердие Божие озарило нашу замкнутую провинциальную жизнь.
Мечта отделиться от родных по плоти
Ровно через год после нашей свадьбы женился брат Володи Василий. В доме появилась сильная, простая, грубая женщина Варвара. Она взяла на себя мытьё белых деревянных полов, стирку половиков и другую тяжёлую работу. Вместо коз во дворе вскоре замычала корова. В доме стала появляться слободская родня — отец, братья и сестры Варвары. Кто бы ни приходил, всегда на стол ставилась бутылка, подавалась закуска. Все это мне было дико и непривычно. Василий стал чаще пьянствовать, я узнала, что такое запой. С ужасом увидела я его припадки эпилепсии. Со страхом я думала о том, как это жуткое явление может напугать детей. Но пока их не было. Только дети пропавшего без вести брата Бориса частенько прибегали из Слободы к своей бабушке. Мы с Володей очень любили шестилетнего Колю и десятилетнего Мишу. Я сшила Коле костюмчик, читала ему сказки, даже мечтала взять его в нашу семью. К счастью, отец Василий нас вразумил: «Нельзя брать детей у матери. У неё вся жизнь в них, без детей она начнёт гулять». Я этого тогда не понимала, а Ирину (мать племянников) очень любила и всей душой старалась помочь ей в воспитании её сирот. Когда Володя был на затянувшихся требах, я уходила в Слободу и навещала Ирину. В те дни это был единственный культурный человек, с которым я находила общий язык.
Судьба её была печальна. Первого её мужа арестовали (как инженера) и расстреляли. Она осталась с трехлетним Мишенькой. Володин брат Борис женился на Ирине перед войной и вскоре был мобилизован. Война застала Ирину в Москве с Мишей и трехмесячным Колей. Детей из Москвы эвакуировали, поэтому Ира поселилась в Гребневе у свекрови. А когда вернулся контуженый Василий, Ира перешла жить в Слободу, где работала в конторе колхоза. Вот туда-то я к ней и ходила, ласкала детей, старалась смягчить горе одинокой матери. На это свекровь моя реагировала неодобрительно, она считала Ирину гордой, суровой... Я же понимала, что ей тяжело жить в провинции, в грубости... Ирочка была культурной и милой, мы с ней полюбили друг друга. К сожалению, она вскоре совсем перестала посещать наш дом и даже детям запретила к нам приходить. Она боялась, что мальчиков настроят против неё, что она потеряет авторитет как мать, а это была бы погибель детям...
Но грустить мне было некогда. Уже осенью в доме появился очаровательный племянник Митенька. Голубоглазый, с длинными белыми кудрями, он был похож на ангелочка. Мы с Володей много возились с этим младенцем. Отец его все чаще бывал пьян, пропадал в «ограде» (то есть у храма). Варвара бегала и отыскивала мужа, приводила домой, ругала, даже била его. Володя с матерью пробовали усовестить Васю, но все это кончилось тем, что тот схватил ножницы и набросился на Володю. Я была свидетельницей драки, меня всю трясло. С этих пор мы стали мечтать о том, как бы нам отделиться и зажить своей семьёй. Рядом продавался дом, но Володя не хотел оставлять мать, а она не думала уходить из своего дома. Да и денег просить у моих родителей мы постеснялись и дом прозевали. Одна надежда оставалась — на Господа Бога. Будучи в Москве, я встретила у родителей монахиню Евфросинью (из Марфо-Мариинской обители). Я горячо просила её помолиться о нас у могилы незабвенного отца Митрофана. Папа мой, которому я открывала все невзгоды, и друзья семьи нашей — все молились о нас, и мы надеялись на Божие милосердие.
Зимой я пополнела, стала солидной, мамочка только и шила мне новую одежду. Я не ездила в Москву, но родители сами часто нас навещали. Они привозили нам много вкусных продуктов, несли тяжёлые сумки, а если приехать не могли, то присылали молодого человека, который неизменно появлялся с огромным рюкзаком на спине. Мы все быстро съедали, ведь нас было уже шестеро, а по воскресеньям всегда приезжала из Москвы сестра Володи с подругой. Становилось все теснее. Что же дальше будет?