Под кровом Всевышнего
Шрифт:
— Кто стоит кругом нас? Это иконы или святые? — спросил однажды отец.
А дня за четыре до смерти он вдруг встал и вышел из комнаты. Я скорее уложила его, боясь, что он от слабости упадёт на пол, а мне опять придётся выходить на лестничную площадку и звать соседа на помощь, так как я была не в силах поднять старика на постель.
— Папочка, зачем ты встал и пошёл? — сказала я. Он ответил:
— Как я мог не пойти? Я слышал, меня Коля позвал. Тогда я не поняла, что Коля — это мой брат, убитый на войне. Наверное, он приходил звать отца в иной мир. Но я не поняла тогда и строго сказала:
— Коля возвращается домой поздно, когда стемнеет. А сейчас ещё день...
Кончина
Перелом в состоянии больного произошёл 19 декабря в день святителя Николая. Дедушка почему-то давно ждал этого дня, таинственно улыбался, спрашивал о числах. «Я ведь пирогов не заказываю», — шутил он. Мне очень хотелось в тот праздничный вечер посетить Любочкину семью, потому что у неё на именины мужа (отца Николая Важнова) съезжались наши многочисленные друзья. Приезжал туда справлять именины и сын наш Николай с семьёю. А мой отец Владимир был в тот день, как обычно, на именинах своего сослуживца — отца Николая Дятлова. Но дедушку-именинника тоже не годилось оставлять одного.
Меня выручила соседка-старушка. Она была очень благочестива, я её часто захватывала с собою в храм, так как Антонина боялась ходить одна по Москве. Она с радостью отпустила меня на несколько часов, чтобы мне повидаться со знакомыми, немного отдохнуть от напряжённой обстановки у постели тяжелобольного. Как я раскаиваюсь теперь, что в
день святителя Николая я не сидела с папочкой! Ведь это были его последние именины. Я думала, что он проспит весь вечер, но Антонина рассказала мне, что Николай Евграфович не спал. Старушка сидела с ним, а он рассказывал ей о днях своей молодости. Видно, вдохновение сошло на него ради праздника. Подошло время ужина, больной попросил есть. Я заранее приготовила ему манную кашу, просила Антонину не давать папе больше стакана, иначе могут начаться боли. Но тут вернулся мой батюшка, отпустил соседку и сам стал кормить тестя. Я вскоре приехала и ахнула: вся каша была съедена.
— Володенька, что ты наделал? Зачем скормил папе всю кашу? — вскричала я.
— Да он просил добавку, аппетит у дедушки сегодня разыгрался, — сказал муж.
— Но что будет ночью? — вздыхала я.
Да, эта ночь была тяжёлая. Дедушка изнывал от боли в животе, лекарство не помогало. Мы не спали. Телефона у нас ещё не было, но я оделась и пошла на улицу в будку, чтобы вызвать неотложную помощь. Ночь была ясная, морозная, звёздная. Кругом не было ни души. В будке телефон не работал. Куда идти? Ищу другую будку, наконец возвращаюсь домой. Папе все хуже, на белье появилась чёрная кровь. Приехавшие врачи сказали, что ничем помочь тут не могут, надо увезти больного в госпиталь. Вместе с сыном и батюшкой мы решили, что в больницу класть дедушку не будем. Ему девяностый год, он весь высох, сознание у него порой затуманено — кому нужен такой пациент? Мы видели, что дело идёт к концу. Так лучше уж дедушке отойти в иной мир среди икон и лампад, чем среди чужих людей. Мы оставили папу дома. Видно, от сильной боли наркотические средства уже не помогали.
— Что же делать? Умирать? — спрашивал отец.
— Все в руках Божиих, — только могла я сказать. Тогда папочка мой крестился большим, широким крестом и говорил:
— Благодарю Тебя, Господи, что Ты даёшь мне пострадать за грехи молодости...
С этого дня Николай Евграфович не мог не только кушать, но и пить ему было больно. Он говорил:
— Вот уж не думал никогда, что даже ложка простой холодной воды может вызывать такую боль: ведь как огонь внутри!
Но прошёл день, другой, отец начал пить. В чай мы добавляли ему чуть-чуть сахару, чтобы было питание сердцу. Он стал просить послаще, а
То ли он спал, то ли был без сознания — мы не знали. Тёплый, чуть дышит — значит, ещё жив. И так по пять-шесть часов подряд. Очнувшись, папа говорил:
— Как я устал, я долго работал, дом приводил в порядок. Не успел ещё все сделать...
А в другой раз он сказал:
— Я был далеко, дом свой устраивал. Он не тут — мой дом, а там, далеко, где Зоечка...
Тогда я поняла, что душа моего папочки временно переносится туда, где ждёт его вечное жилище, в Царство Небесное. Тихо-тихо, слабеньким голоском отец мой под утро начинал иногда читать молитвенное правило. Читал верно, не сбиваясь, как по молитвеннику. Так он молился во сне, не просыпаясь. В те дни болей не было, он не ел.
После десяти дней такой голодовки папа начал просить кушать. С ужасом и стыдом вспоминаю я, как не давала ему ничего, кроме сладкой воды. Вот тогда-то и сбылись слова отца Митрофана: «Ждать с нетерпением будешь его смерти, кушать ему не будешь давать, голодом морить отца будешь...»
В те же дни я будто забыла эти пророческие слова, сама как будто помешалась. Все ждала, что отец мой скончается тихо, без муки... А он вдруг опять хлеба просит, кашки... Но что тяжелее ему терпеть — голод или боли в желудке? Такие мысли бродили у меня в голове, я не сознавала, что грешу, ускоряя смерть отца. Но по молитве отца Митрофана Господь спас меня от греха: приехал мой сын — монах Сергий. Я посоветовалась с ним, и он велел мне начать снова кормить дедушку. То же самое советовала мне и Катюша. Со страхом я дала дедушке сначала кефир, потом ещё что-то. И он начал снова принимать пищу после двенадцати дней голодовки. Опять начались боли, опять начались лекарства и галлюцинации.
Так прошли дни Святого Рождества Христова, папа кушал даже понемногу протёртый суп. Но дни его были сочтены. Ноги стали остывать, язык стал неметь. Накануне памяти святителя Василия Великого папа показал на голову:
— Тут не в порядке, — с трудом выговорил он. Глотать ему стало трудно, речь прерывалась.
— Последняя моя просьба к тебе, — сказал отец. — Помоги мне одеться и ехать в церковь.
Теперь я уже понимала, о какой поездке он толкует.
— Да, да, конечно, помогу, когда надо будет собраться в церковь, — сказала я.
Больше говорить папочка не мог. А я была не в силах его приподнять и перестелить ему постель. Я вызвала зятя. Он приехал быстро, и мы с ним вдвоём навели у умирающего порядок. Все ушли в храм, я оставалась одна. Около отца мне дышать было невозможно... Я забралась в другой комнате на кровать мужа и полусидя стала читать молитвы на исход души. Я чувствовала, что силы меня оставляют. Папочка бедный мой лежал в забытьи. Батюшка мой вернулся поздно, лёг спать. Я осталась в его комнате. Ночью, около двух часов, я зашла к отцу. Он тихо стонал, горела лампада, форточка была приоткрыта, но рефлектор грел воздух. Когда я вышла, мне показалось, что он застонал громче. Но что было делать? Лекарство он уже не глотал, говорить не мог... С горьким чувством упала я на свою раскладушку и тут же уснула.
Меня разбудил Володенька:
— Пойдём вдвоём к дедушке. Он тихо лежит, но... пойдём.
Мы вошли, включили свет. Папочка мой был мёртв. Мы не заплакали, а сказали: «Царство ему Небесное». Пошли через балкон будить сына. Коля побежал на улицу звонить родным по телефону. Я стала готовить белье для покойного. Вскоре приехали четверо мужчин. Они просили меня уйти и не мешать им — сами вымыли и одели дедушку. Отец Сергий быстро привёз гроб, так что к вечерней службе тело почившего находилось уже в храме.