Под крылом ангела-хранителя. Покаяние
Шрифт:
За ним, блестя после ремонта свежими белилами надстройки и кузбасслаком бортов, поспешал «Робкий», занявший по итогам трудового соперничества почётное второе место.
Третьим за нами ходко шёл «Звёздный».
Последним в кильватерном строю тащился «Разящий», ведомый новым капитаном: прежнего признали виновным в нарушении мореходных правил.
В таком порядке под гром гарпунных пушек флотилия вошла в бухту Золотой Рог.
На причале у морвокзала тысячи сияющих лиц.
Жёны моряков с невинно–томными лицами, с букетами цветов, приветливо и радостно машут руками. Заждались, бедные,
Снуют в толпе встречающих «ночные бабочки»: ресторанные проститутки, вокзальные шлюхи, замужние потаскухи: будет им сегодня работёнка!
Носятся в залах официантки, предвкушая хорошие чаевые: привалят денежные гости! А для простых на каждом столике лежит картонка с надписью: «Стол заказан». Зайдёт китобой, зашелестит пачкой денег — и нет на столе картонки!
На «Волгах» заполонили площадь таксисты — шикующих пассажиров не меряно будет! А для простых на ветровом стекле картонка с надписью: «В парк». Небрежно сунет китобой таксисту солидную купюру, и картонка сразу окажется в багажнике.
И гул многоликой возбуждённой толпы перекрывает духовой оркестр, играющий марш китобоев.
Сурово, в Антарктике сурово, Кидает, кидает море нас, Но сильный, но сильный — он и ловок… Погода? Погода — в самый раз!Ещё два месяца во всех ресторанах и кафе Владивостока их посетителей будет будоражить этот задорный марш. Пока у китобоев не кончатся заработанные в промысловой путине деньги. Правда, их выдали не сразу: в кассе «Славы» огромной суммы на всю флотилию не нашлось.
В ожидании зарплаты, я как и некоторые другие бездомные «Робкого», целую неделю изнывал от скуки в добровольном заточении в каюте. А куда сунешься без рубля в кармане? Четырёх копеек на морской трамвай, чтобы переехать с мыса Чуркина на другую сторону бухты, и тех нет. Незавидное положение узника каюты усугублялось жестокой болью нарывающих пальцев левой руки. Осенняя простуда дала знать двумя страшными фурункулами на мизинце и безымянном пальце. Натянутая нарывами кожа, готовая лопнуть, горела адским огнём, вызывая нестерпимо–мучительную боль. Я не мог спать, не знал, куда положить руку, чтобы не задеть проклятых чирьёв, малейшее прикосновение к ним вызывало непроизвольный вскрик.
В один из таких бесцельных и унылых вечеров, чтобы хоть как–то отвлечь себя от скуки и боли, я решил готовиться к поступлению в университет на заочное отделение журналистики — профессия япониста–востоковеда не сулила больших перспектив, а с морем рано или поздно придётся завязать. И пора подумать о работе на берегу.
Я открыл учебник: кажется, это была «История СССР», но дёргала рука, в голову лезли самые паршивые мысли. И конечно,
Балдин любил повторять: «Настоящий моряк должен быть опрятно одет, гладко выбрит и слегка пьян». Поэтому и в тот вечер баловень судьбы явился не в своей обычной форменной тужурке с шевронами и фуражке — «мице», а в отличном костюме — «тройке» шоколадного цвета, в шляпе и белом плаще с поясом. От гладко выбритого лица Балдина пахло лосьоном «Эдельвейс». И конечно, следуя правилу «настоящего моряка», был навеселе, пропустив стаканчик–другой водочки.
Балдин бесцеремонно сгрёб в кучу разложенные на столе конспекты, учебники и тоном, не допускающим возражений, скомандовал:
— Одевайся! Живо! Тачка ждёт на пирсе, счётчик мотает… Галстук сунь в карман, в машине завяжешь. Шевелись, приятель!
Зная авантюрный характер Балдина, я растерянно спросил:
— Куда? Объясни толком.
— Молодой! Много вопросов задаёте старшим по возрасту и по чину. Ладно, объясняю… Только ты, это… Давай, по–шустрому! Короче — всё чин–чинарём! Едем на хату к моей новой подруге. Там ещё две… Одна из них просила меня найти культурного кавалера… Ну, я рассказал про тебя… Востоковед… Японист… Она и загорелась желанием познакомиться с тобой.
— У меня на пальцах чирьи… Видишь, как их разбарабанило… Болят ужасно.
— Ерунда! Жаль, что не на другом месте! — расхохотался Балдин.
— Ну, ты, Юра, даёшь! Как ехать без денег?
— А это видал?!
Юрий вынул из карманчика жилета две сотенные купюры.
— Подруга одарила на первое время до нашей зарплаты. Муженёк–то её: аля–улю! Кэпом ушёл на танкере… Где–то шлёпает сейчас на пути в Гавану… Не скоро дома будет. Знаешь, как в песне:
А муж твой на вахте в море,
В суровом дальнем походе,
Шепчет: «Где ты, родная, с кем ты?».
— Которая со мной желает познакомитья… Как она? Дама комельфо? Такая, как в прошлый раз ты подсунул? С блинами–титьками и толстыми складками жира на пузе?
— А тебе что? Порядочные замужние женщины хотят любви. Между прочим, преподаватели из института искусств. Давай, поживее… Счётчик в тачке тикает, пока ты тут бреешься. Ну, всё? Поехали!
— Моргородок! — коротко сказал он таксисту, и мы покатили. По дороге Балдин купил цветы, вино и конфеты.
У подъезда одной из типовых панельных пятиэтажек «Волга» остановилась. Два изысканно одетых молодых человека вышли из неё. Первый нёс букет поздних хризантем и коробку конфет «Москва». Второй тащил сетку с бутылками болгарского вина «Бисер».
Белоснежная нейлоновая сорочка с опаловыми запонками. Японский галстук с блёстками. Сверкающие лаком туфли на высоких каблуках. В кармане наглаженный, сбрызнутый «Шипром» платок. На брюках «стрелки». Белый плащ, шляпа. Полный джентльменский набор придавал уверенности у двери капитанской квартиры, где ждут страстные поцелуи незнакомки, её жаркие объятия и нежные ласки.