Под крылом - океан
Шрифт:
На рассвете стеной стоял туман. Какие, думалось, полеты? Но пригрело солнышко, приподняло пелену, появились разрывы с голубыми лоскутками высоты, и в одночасье развеяло, унесло серые вороха, уплыли в горизонтное марево стаями перелетных лебедей. Заиграл океан бликами на изломах волн, просветлело небо. Чем не условия для летной смены.
По лужайковой зелени палубы, мешковато ступая на утолщенной микропоре летных ботинок, шел лейтенант Махонин, высокий, широковатый в плечах — посмотреть со стороны, так точно к стартующей ракете. Но была разница. На ракете стартуют раз-два в
Самолеты подняли из ангаров на верхнюю палубу, стояли они со сложенными крыльями, будто вышли на утреннюю зарядку и замерли перед летчиками с полусогнутыми в локтевых сгибах руками.
На другом конце палубы готовился к работе спасатель. Вязничев наблюдал, как садился в вертолет водолаз. Зеленоватый легкий костюм плотно, как трико, облегал фигуру. Под мышками он держал ласты. Вез спасателя над океаном не летают.
Вертолет оторвался от палубы и сразу пошел вра-згон, задирая стрекозой хвост, набычившись, точно хотел поддеть на рога весь океан. Набрал скорость, кособоко вошел в разворот, затрепетал справа по борту белой бабочкой над синью вод. «К работе готов!»
И порулил на полетную палубу самолет Махонина, на ходу раскладывая крылышки: сперва левое, потом правое.
Задание на полет Махонину — отработать атаку по морской малоразмерной цели. Цель — бурунная мишень. Два красных конуса, сваренных основаниями друг к другу. Поплавок с бочку величиной. Мишень мотыляется на тросе за кораблем, взрывая бурунный след. Сверху, с самолета, видно не столько мишень, сколько усы — остро летящий в ценной кипени угол волны. Точно идет торпеда…
Заход Махонина для атаки весь на виду. Палубный самолет просквозил небо чуть в стороне от корабля, по левому борту, на встречных курсах. Вытянутый фюзеляж, смещенные к середине короткие крылышки — в нем было больше от самонаводящейся ракеты, чем от пилотируемой машины.
— Цель вижу! Разрешите работу? — запросил Махонин.
— Работу разрешаю!
Зеленоватая стрела вошла в разворот, нацеливаясь острием на снующий в белой кипени конус мишени. Короткие секунды стремительного сближения.
— Сработал двумя! — быстрый доклад Махонина.
Одна за другой отделились снизу от машины еле заметные, как пороховые палочки, учебные бомбы. Они летели плашмя и, в первые мгновения кажется, наперегонки с самолетом. Но чем круче становилась траектория их снижения, тем заметнее было видно отставание от самолета. По мере приближения к цели бомбы выравнивались в вертикальное положение и, словно обретя собственное зрение, одна чуть выше другой, как в боевом порядке, свистели под крутым углом в самое острие буруна. Сдвоенный всплеск! Один за другим взметнулись в месте падения оранжевые облачка разрывов. Будь это не учебные, а боевые бомбы, не видать бы больше боцманской команде своего конуса.
— Хорошо сработал! — передал Вязничев. — Разрешаю заход на посадку!
— Заход на посадку! — доложил Махонин.
Машина приближалась к кораблю с тем, что и на взлете, громом стартующей ракеты. Струями подъемных двигателей поднималась
Не успел Махонин отрулить машину для подготовки к повторному вылету, как на корабле объявили тревогу.
— Освободить полетную палубу! Семьсот первому, ноль тридцать пятому на вылет! — поступила команда по корабельной трансляции.
Длительный поход — это не значит бесконечное созерцание океанских просторов. Особенно когда корабль приходит в район учений. Море для него тогда что для солдата поле боя. И он в центре сражения. Вводные идут одна за. другой.
Один из эпизодов, в плане учения — воздушный бой. Но любая тревога, будь то на суше или в море, — это всегда тревога на сердце: «Неужели случилось?»
— Нам? — Миловидов еще ни разу не вылетал с корабля по тревоге. Он находился вместе с Глебовым в специальном кубрике.
— Нам!
И по тому, как подхватило Глебова, с какой сосредоточенностью он засобирался, на ходу застегивая «молнии» летного костюма, Миловидов понял — дело серьезное! Тысяча вопросов: куда? зачем? На земле обычно ставят задачу, а потом поднимают в воздух. Здесь даже спросить нет возможности: и самому некогда, и не у кого — все бегут, только ноги мелькают по трапам. Да и спрашивать необязательно. Он — ведомый! У него одна задача: держаться ведущего! Главное — не отстать!
Миловидов выскочил на полетную палубу следом за Глебовым.
— Взлетаем! Задача в воздухе! — крикнул тот на ходу, бегом направляясь к своему самолету.
С виду трудно было ожидать от него такой проворности.
Вязничев наблюдал за взлетом Миловидова. Металлический звон двигателей отдавался в корпусе корабля, отражаясь от надстройки, казалось, до острия последней антенны.
Машина приподнялась на стойках, точно выпрямляясь в сгибах шарниров, чуть подалась назад, на хвостовое оперение, отделяясь от палубы передним колесом. Потом, качнувшись, поочередно правыми и левыми колесами. Будто последовательно поднимала каждую из своих палубных опор на ступеньки в небо.
В верхней точке подъема машина начала медленное движение вперед. А через несколько секунд в той стороне, куда ушел самолет, остался только размытый шлейф реактивного следа.
— Пара в сборе! — доложил Глебов. — Задание?
Им тут же передали:
— В зоне обнаружения — два посторонних!
— Понял!
— Разрешаю маневр для атаки! — В голосе полковника Вязничева жесткость боевого приказа.
— Выполняю!
Задача Глебова перехватить «противника» на дальних подступах к кораблю.
И сразу включилась в работу группа наведения.
— Цель номер один! Азимут… Дальность…
Миловидов слушал информацию, и было ясно, что «противник» маневрирует, пытаясь сорвать атаку истребителей, прорваться к крейсеру.
Хорошо, что впереди идет Глебов. Он за время своих походов не один раз поднимался в небо по тревоге и знает, что делать.
— Повнимательней! Сближайтесь! — предупредили с корабля. — Азимут… Дальность… Сошлись в групповую…
И «противник» тоже готовился к отражению атаки истребителей.