Под крылом судьбы
Шрифт:
– Извините, больше ничего сказать не можем.
Если бы был Олег...
В больницу к отцу приезжали люди в штатском. Можно по-разному воспринимать людей в костюмах, в свитерах, рубашках и футболках, но «люди в штатском» воспринимаются одинаково, с тревогой и некоторой брезгливостью. Им, наверное, на работе наряду с мундиром выдают и «штатскую» форму. Нас попросили освободить палату («для проведения процедур») и увели в противоположный конец отделения, заперев в комнате для медсестер. Участливая санитарка, умоляя держать
В один из дней, отправив маму домой, я осталась подежурить возле папы. Его неподвижное тело, застывшая мимика на лице и только чуть заметное дыхание не оставляли надежды на контакт. Я искренне надеялась, что он, пребывая в себе, чувствует, что рядом с ним – единственная и любимая дочь.
Я не первая и не последняя проходила через это. Миллионы людей побывали в такой ситуации и, наверное, прекрасно поймут состояние, в котором я находилась.
Сидя рядом с папиной кроватью, я вспоминала свою жизнь – день за днем, месяц за месяцем...
... Незадолго до папиной болезни Антон окончательно покинул меня. Не было ни слез, ни скандалов, ни жалких упреков о загубленной жизни. Все прошло просто, скучно, по-деловому, как умеет делать только Антон. Он позвонил, предложил встретиться, поговорить. Конечно, я догадывалась, о чем пойдет речь, но, честно говоря, не хотелось в это верить.
Я не любила Антона, не любила никогда, мы оба знали об этом. Но все равно было больно, не потому что муж уходил от меня (я давно мысленно с этим согласилась), а потому, что меня бросали как ненужную, использованную вещь. Я знала, что Антон тоже не любил меня. Но эта мысль его не терзала, потому что он не любил и вряд ли когда-нибудь узнает, что значит любить. Раньше я подходила ему, как гайка винтику, закручивалась и не расслаблялась. Теперь не подхожу. По разным причинам, вы знаете о них.
Когда мы встретились, Антон был спокоен и тверд, как бурильная установка.
– Думаю, у тебя не вызовет негодования мое решение уйти окончательно, – сказал он.
– Не вызовет. – Я была так же спокойна и тверда, скальная порода.
– Нам надо решить некоторые формальности, – продолжал Антон.
В одном из романов простая формальность (по-моему, роман так и назывался) разрушила настоящую и красивую любовь. В нашем случае вся совместная жизнь была простой формальностью.
– Выбирай, что тебе больше подходит: дом или квартира?
На Антоне был отменно скроенный костюм, скрывавший его животик, так и не доросший до настоящего живота. Залысины на голове гордо демонстрировали отвоеванные территории, затемненные очки прятали кругленькие и подлые глаза; тщательно ухоженные ногти, холеные руки с любимой бриллиантовой печаткой выдавали в нем самца, только что вырвавшегося на свободу. Может быть, я не права, но именно так мне показалось
– Квартира, – ответила я.
– Ты уверена? – переспросил Антон. – Дом стоит дороже.
– Квартира, – повторила я.
– Я отказываюсь от своей доли в холдинге в твою пользу, мой отец уже подписал все интересующие тебя документы.
– Они меня совершенно не интересуют, – отозвалась я.
– Просто ставлю тебя в известность, – холодно проговорил мой теперь уже бывший муж.
Если Антон отказывается от своей доли, то положение у холдинга действительно хуже некуда.
– Хочу дать тебе совет... – заговорил Антон, но я оборвала его:
– Обойдусь.
– Рима, я не желаю тебе зла...
– Догадываюсь.
– Пойми, холдингу приходит конец. Если ты поговоришь с Олегом, то хотя бы что-то можно будет перевести в наличные, деньги тебе пригодятся. Мне они, как ты понимаешь, не нужны.
– Понимаю. Холдингу конец, значит, не нужна и я.
– Я не в силах и не имею желания тебя переубеждать.
– Все? – интересно, поинтересуется ли он сыном.
– Что ты скажешь нашему сыну?
– Что папа ушел от нас, – ответила я.
– Ты объяснишь ему почему?
– Постараюсь, – я пожала плечами.
– Я не думаю, что надо говорить все, это может его травмировать.
– Хорошо, я скажу ему... кое-что.
Наш диалог походил на бой фехтовальщиков, выпады и уколы. На лицах защитные маски.
– В таком случае расскажи и про свою нежность к Олегу и про слабость к бородатым художникам, – выдержка изменила Антону. Он применил запрещенный, подлый, мужской прием. Мерзость.
– Я подумаю об этом, – спокойно отозвалась я.
Антон напрягся – мое спокойствие его раздражало. Поделом.
– Хочу просить тебя не требовать алиментов, – снова заговорил он. – Думаю, ты понимаешь, что наш сын ни в чем нуждаться не будет. В свое время я отправлю его учиться в престижное учебное заведение.
– А меня? – заинтересовалась я. – В престижный монастырь для бывших министерских жен?
– Ты не ответила, – нахмурился Антон.
– Про алименты? Хорошо, я согласна.
– И еще один вопрос...
– Надеюсь, последний? – перебила я бывшего мужа.
– Продай мне магазин.
– Ни за что! – Не раздумывая, отказалась я. – Это мой магазин, я сама его создала.
– Пойми, Рима, – начал уговаривать меня Антон. – Олега ждут тяжелые времена, он может лишиться всей своей собственности. Репрессии не затронут тебя, но наличие магазина может стать раздражающим фактором. Пойми, в таких ситуациях даже твой отец бессилен.
– Тогда зачем тебе такой опасный магазин? – недоумевала я.
– Мне он не нужен, но тебе будут нужны деньги, – ответил Антон.
– Какой ты щедрый, – поморщилась я. – С чего бы это? Или говори правду, или уходи.
– Есть человек, желающий его купить, – ответил Антон. – Вот и все.