Под крышами Парижа
Шрифт:
Девушка уносится прочь, вильнув задом так, что тяжелая испанская юбка и нижние под ней обертываются ей вокруг ног. Я поворачиваюсь к Эрнесту. Мне хочется знать, не липа ли это представление наверху.
– Послушай, Алф, – говорит он, – я знаю только, что наверху она танцует голая. Сам я этого никогда не видел или как-то.
– А чего б нам не подняться и не поглядеть… всем нам?
Но дам туда не пускают. Вход только мужчинам, а Эрнест бросать свою пизду сейчас не хочет. Ну, поднимусь сам… я выхожу в гардероб и торгуюсь с бабусей… я просто обязан это видеть.
Наверху, в комнате без окон и без воздуха, за столиками сидят
Долго ждать здесь не заставляют. В Америке на таком представлении цену выпивки задерут в четыре раза, а потом будут тебя томить, пока не соберут аренду за этот месяц. А тут как только все, кто собирался, собрались, девушка выходит….
С одной стороны появляется Росита. Голая, мля… хуже, чем голая…. На ней высокий гребень, а мантилья длинна… ее конец едва касается ее жопки. Красные туфли на очень высоком каблуке, ЧЕРНЫЕ ЧУЛКИ! Чулки на бедрах высоко, поэтому, чтоб не падали, она затянула подвязки очень туго… кожа выщипывается через края… На одну руку у нее наброшена кружевная шаль… тоже черная. Ну и – чутка старой херни – роза в волосах.
Танцевать она берется лишь после того, как прошлась по всему пятачку, предъявляя нам то, что получим. Хуй у меня дергается вверх, как на ниточке… Один моряк пытается ухватить ее за жопу, но она увиливает. Я б не удивился, попробуй он ее укусить.
Ну и волосы у нее, у пизды этой, их к тому ж видно сквозь кружевную шаль, которая свисает у нее с руки так, что едва закрывает ей бонн-буш… Шахна у нее больше похожа на черную шерсть какого-то животного, чем на обычную волосню. Но шаль она носит так умело, что в манду ей и не подглядишь, пока сама не будет готова тебе ее показать.
Называть ее молодой или нет – это зависит от того, где ты вырос и каковы твои вкусы…. Ей восемнадцать, а буфера у нее такие, что задумаешься, не перейти ли на молочную диету. Большие и трясутся, соски – что красные шишаки… Зад у нее колышется, стоит ей сделать шаг, а на талии – следы корсета, который она только что сняла… тут задумываешься о хлысте….
Вуаль она не надевала, и, хотя у испанца, вероятно, возникнут сомнения насчет ее внешности (им же подавай женщину; они знают, что их девушки долго не протянут), она ровно такая пизда, которую я бы сам отправился искать, если б у меня чесалось по латинскому хвосту. Я оглядываю комнату. Все глаза припечатывают ее, как резиновые штампы. Господи, у нее, должно быть, такое ощущение, будто ее едят, всякий раз, когда выходит танцевать….
Не знаю, что они платят девушкам вот за такое. Это ж не просто очередная шлюха… Возьмем шлюху… мужчина приходит к ней с зудом в кальсонах, и она, как может, все ему исправляет. Это услуга, вообще-то, – любезность шлюхи. Но выходить перед двадцатью мужчинами на каждом своем выступлении… выходить и намеренно заражать их этим зудом в штанах… вот это уже блядство. Все сводится к тому, чтобы выйти и напроситься на надругательство, раздразнив мужчин до того, что все они до единого ебут тебя до христова вознесенья у себя в воображении. Потом, когда ты на все согласилась, что тебе остается? Господи, надо изобрести другую валюту…. в Банке Франции нет такого, чем за это расплачиваться…
Каблуки Роситы
Джон Четверг высовывается, как отпиленный древесный сук. Да я б захотел, не смог бы его пригнуть… особенно если эта сука прямо на него бросается… Она вихрится по всей комнате, и шаль ее протекает… живот у нее смуглый и волосатый… одинокий отросток волос петляет вверх от ее мохнатки… фига у нее – красный выступ, влажно расколотый посередине… выглядит плодородной и раскрытой.
Каблуки ее грохочут громче, а титьки подпрыгивают с каждым шагом… глаза ее начинают казаться слегка пьяными.
– Танцуй, хуесоска, танцуй! – кричит кто-то по-испански.
Все в комнате смеются, и Росита мечет через плечо мрачную улыбку. Кто-то щиплет ее задницу. Она визжит и отскакивает, переменив скачок на дерзкий пьяный шаг, а вскрик – в вопль танца… Бедра у нее буйно корчатся…..
– Ах! – раздается крик многих глоток: танец меняется.
Она теперь ебется. Ебет какой-то образ у себя в уме… Всех нас ебет… Жопу ей мотает вперед и назад… Едва ли не видно пальцев, что бегают у нее по животу, по рукам, вдоль неустанных бедер…..
Теперь больше никто в комнате не шевелится… Росита возлагает руки на бедра и медленно поворачивается, пока не постоит лицом к каждому столику, предлагая свою пизду каждому мужчине… Со всех сторон с воспаленных лиц пучатся голодные глаза… она в кольце, обнесена стеной похоти… куда б ни повернулась, ее всюду берет пара глаз… Она забивается в круг все уже и уже, пока не остается в самой середке, медленно вращаясь на цыпочках.
Всяк смотрящий сейчас на нее…. они видят перед собой ее, она молит о жалости… Росита медленно опускается на колени…. голова ее клонится, пока она тянется вперед… ее рот, похоже, наталкивается на что-то с волчьим, непристойным шумом… Ее отгибает назад, она обхватывает себя руками, что не могут противиться давлению на них сверху… Ее колени расставлены, а тело отступает… мужчины уже воют….
Тут-то суке можно и посмеяться! Она вся трясется от высокого, презрительного хохота, и тело ее обмякает назад, она еще шире раздвигает колени, выставляя всю пизду… Комната зло рычит. Смех Роситы взмывает приливом истерики над этим бормочущим ревом, что подползает к ней….
– Грязная тварь! – харкает в нее один мужчина, а она хохочет ему в лицо. Моряк залпом вливает в себя пиво.
Я чувствую, как у меня в штанах мурашки по яйцам… Господи, неужто сука не видит, что делает? Вся тутошняя шваль достаточно перепилась, чтоб забить ее до смерти… Один здоровенный ублюдок роняет стул и качко направляется к ней… встает рядом и задирает кулаки над головой… Росита смеется, и рожа у него багровеет… на руках тяжко ходят мышцы…
Пизда как-то вдруг встает. Здоровяк тянется к ней, как медведь… а она швыряет ему в лицо свою расправленную шаль. Пока бежит к двери, кто-то цепляет ее за мантилью… из головы у нее выдергивают гребень, и волосы рассыпаются по плечам….
Я одно знаю… через три минуты в гардеробе двадцать мужчин будет спорить с бабусей. Мля, может, и в очередь выстроятся под дверью Роситы… Я сбегаю вниз по лестнице…
– Скорей! Девушка, что наверху танцует…
Карга берет мои деньги и отсчитывает сдачу на блюдечко. Номер три по заднему коридору… Она очень славная детка, покладистая, вам точно понравится…