Под маской любви
Шрифт:
— Не думаю, что такое может случиться от мокрого платья, — возразила Кассандра, у которой уже зуб на зуб не попадал.
— Никому не пожелал бы такой судьбы. Годами гнить заживо. Уж лучше пусть меня зарежут, как бедняжку Мариабеллу. — Фалько бросил платье на колени Кассандре и кивком головы указал на ширму в углу. — Давай, я не буду подсматривать.
Девушка подобрала платье, покраснев до корней волос. Наряд оказался меньше того, что она надевала для вылазки в мир куртизанок.
— Оно слишком маленькое. Нет ли там чего-нибудь, — она
Фалько с неповторимым галантным поклоном указал на сундук.
— Прошу, синьорина.
Кассандра долго рылась в залежах шифона и кружев, лент и поясов и наконец убедилась, что он выбрал самый подходящий наряд. Пришлось остановиться на кремовом платье с глубоким вырезом и рядом пуговиц на спине, хотя оно и было слишком тесным, а юбка едва доходила до лодыжек. Что ж, по крайней мере оно было сухим.
— Ладно, — вздохнула Кассандра, скрываясь за ширмой. — Но если ты расскажешь хоть одной живой душе…
— Боюсь, моих друзей и знакомых такая новость не заинтересует, — ответил Фалько. — Многие из них проводят дни в обществе раздетых женщин.
— Что ты говоришь?! — Кассандра не без труда справилась с лифом собственного платья, отстегнула фижмы и перешагнула через упавшую юбку. Пришло время браться за пышные слои нижних юбок.
— Томмазо неравнодушен к обнаженной натуре.
Фалько произнес слово «обнаженной» как раз в тот момент, когда девушка снимала через голову нижнюю сорочку. Неужели? Нет, он не мог ее видеть. Кассандра поспешно нырнула в кремовое платье, стараясь не запутаться в кружевах.
— Не представляю, что должна чувствовать женщина, лежа нагой перед каким-нибудь мальчишкой, который малюет ее на холсте.
— А ты попробуй. Вдруг понравится. — Насмешливый голос прозвучал совсем близко.
Она как раз попыталась справиться с пуговицами на спине. Просунуть множество крошечных жемчужин в узкие шелковые петельки оказалось весьма нелегким делом. Кассандра застегнула ровно столько, чтобы прикрыть спину до лопаток, и сдалась. До остальных она не доставала.
— Обещай, что не будешь смеяться.
— Обещаю не… — Когда она появилась из-за ширмы, Фалько вытаращил глаза и едва не опрокинул на себя бокал вина. Справившись с собой, он принялся осматривать ее с головы до ног, бормоча себе под нос что-то нечленораздельное.
Кассандра чувствовала себя так, словно ее платье было прозрачным.
— Не смотри, — приказала она, скрестив руки на груди. — Лучше налей мне вина.
— Тысяча извинений, синьорина. — Фалько протянул девушке бокал с рубиновой жидкостью. — Я всегда считал тебя красавицей, но твои ножки! Боже правый! У тебя самые длинные ноги в Венеции. А кожа! Повернись.
Кассандра собралась протестовать, но неожиданно для себя медленно повернулась. Потом отпила из бокала, стараясь не закашляться. Вино было терпкое, но вовсе не дурное.
— Красота! Позволь, я помогу тебе застегнуться. — Он поставил бокал на табурет и подошел к Кассандре.
Кассандра оттолкнула его руку, чуть не пролив вино.
— Ты ее оторвал, — сказала она с укором.
Фалько рассмеялся.
— Прости, я не нарочно. — Он хотел продолжить, но девушка отшатнулась. — Обещаю вести себя как подобает.
— Почему я должна тебе верить?
Фалько подошел к ней сзади и начал бережно просовывать пуговицы в петли, чуть не касаясь щекой ее затылка.
— Потому что ты хочешь мне верить.
В руке у нее дрогнул бокал, но она взяла его крепче и отпила еще глоток. Всякий раз, когда он к ней прикасался, ей делалось трудно дышать, и она не знала, в чем дело: в узком лифе или в том, что он так близко. Оставалось только пить вино большими, нервными глотками. Когда он застегнул последнюю пуговицу, бокал был пуст.
Фалько взял его из рук Кассандры.
— Я наполню его снова, а потом придумаю для тебя позу.
— Позу? — с запинкой произнесла девушка.
Он усадил ее кушетку, а сам открыл створки большого шкафа, располагавшегося в дальнем углу комнаты.
— Ну конечно, я ведь собираюсь написать твой портрет.
— Мой портрет?
— Ты так и будешь повторять все, что я скажу?
Фалько вернулся с бокалом, полным чем-то густым и буроватым.
— Вино, к сожалению, кончилось. Осталась особая настойка Томмазо.
Кассандра поморщилась, но взяла бокал.
— Мне бы хотелось посмотреть твои работы, — заявила она, надеясь выгадать время.
Со дня их первой встречи она мечтала, что Фалько попросит ее позировать, но когда мечта сбылась, растерялась.
Фалько улыбнулся.
— Хочешь проверить, на что я способен, прежде чем стать очередной жертвой?
— Нет, я только…
— Я пошутил. — Фалько спихнул со стола несколько холстов и принялся разворачивать их один за другим. На самом верхнем была изображена Адриана в знакомом бледно-голубом платье.
На портрете девушка вышла совсем иной, не такой молодой и свежей, с усталым взглядом и вымученной улыбкой.
— Она здесь такая несчастная, — вырвалось у Кассандры.
Фалько провел рукой по волосам.
— Да. Мне тоже так показалось. Сломанная кукла, которая притворяется любимой игрушкой. Конечно, проще было изобразить ее красоткой, какой она предстает перед всеми, но я попытался заглянуть глубже.
Кассандра кивнула, сраженная неподдельной страстью, сквозившей в его словах. Ведя дневник, она стремилась к тому же: проникнуть в суть вещей. Второе полотно изображало старуху, ровесницу Агнессы. В отличие от сломленной Адрианы, женщина лучилась радостью жизни. Фалько не стал льстить натурщице: его кисть запечатлела и морщины, и темные пятнышки на руках. Не обошла ни дряблых век, ни складок на шее. Но дивный свет, исходивший из глаз старой женщины, делал ее намного красивее белокурой блудницы.