Под-Московье
Шрифт:
Провожаемые Костей, бродяги выбрались на покрытый илом берег. После наводнения всякого хлама валялось еще больше. Они попрощались и пошли вверх по течению — теперь их целью был Екатерининский парк, откуда они собирались пройти к проспекту Мира.
Взглянув мимоходом на Женю, Игорь увидел, что одну его просьбу она все же выполнила: сменила косынку на голове. Но красивый новый платок уже весь выпачкался в грязи, так что цвет его теперь было и не разобрать. И наверняка вредная девчонка сделала это нарочно — трудно было за короткое время так
«Может, она чувствует, что я хочу уйти от них при первом же удобном случае? Но ведь пока я с ними, я стараюсь заботиться о ней», — горько подумал Игорь и зарекся на будущее делать Жене подарки.
Чавкала под ногами грязь. Игорь вновь думал, что Костя темнит и что, скорее всего, не по своей воле он от людей ушел, а выгнали его за какие-нибудь серьезные проступки. Впрочем, какое Громову до этого дело? Он и сам теперь бездомный, под стать тем бродягам, с которыми судьба свела.
Да и о своих спутниках он знает не так уж много. Чего все время так боится Женя? Что скрывает под повязкой на руке Марина. А вдруг… Игорь даже поежился. Нет, это невозможно. Во-первых, описание, которое дал Константин мстительнице с Китай-города — серые глаза, русые волосы, — точь-в-точь подходит встреченной в подземельях незнакомке, но вовсе не Марине, темноволосой и темноглазой. Ну ладно, волосы еще можно перекрасить. Женщины знают всякие ухищрения, они даже в подземке ухитряются что-то делать со своим лицом и волосами. Но цвет глаз не изменить. Он слышал, что в прежней жизни, наверху, для этого существовали специальные линзы. И пластические хирурги имелись, которые могли себе позволить не только раны лечить, но и перекраивать женские лица в угоду тогдашним понятиям о красоте. Теперь же, в подземке, вместо того, чтобы возиться с изменением внешности, проще иной раз убить нескольких ненужных свидетелей. Чем, кстати, Кошка, судя по всему, и занимается.
И самое главное, оба уха у Марины были в порядке — он сам видел. Игорь помотал головой, отгоняя бредовые подозрения. «А девчонку ту жалко, конечно. Неудивительно, что она после такого начала на людей кидаться. Хотя, может, и нет на самом деле никакой Кошки, а все это просто очередные байки. Но вот что странно — та женщина ушла во тьму, не зажигая фонаря… Словно и без света отлично видела…»
«Да, Кастанеда об этом ничего не писал, — услышал Игорь голос Васьки так отчетливо, словно тот шел рядом. — Не знал, наверное, что так бывает, и не рассказывал ему никто про нашу жизнь скорбную. А если б знал, написал бы обязательно, как мыкаемся мы тут, бездомные, никому не нужные, и каждый норовит нас пнуть, точно собачонок приблудных».
Игорь хотел что-то возразить, сказать, чтоб Васька прекратил паясничать. Но потом вспомнил — нет больше Васьки. Отмучился.
Путешественники не так уж удивились, когда через некоторое время увидели сидящую на берегу пожилую женщину. Спутанные нечесаные полуседые космы падали ей на лицо. Рядом чуть тлели угли небольшого костра. Женщина внимательно смотрела в воду. Увидев, что мимо проплывает толстая ветка, она нагнулась, выхватила ее из воды и положила возле себя, где
— Дрова собираешь? — приветствовал ее Игорь. Женщина пристально посмотрела на него, и ему стало не по себе — очень уж цепким был ее взгляд. Она протянула к нему руку:
— Еда есть? А то я два дня крошки во рту не держала. Дай поесть, не пожалеешь. Погадаю тебе, всю правду скажу.
Она улыбнулась, обнажив голые десны. Лишь впереди торчали два кривых почерневших зуба.
— Все, что мне надо знать про себя, я и сам знаю. Ты лучше расскажи, как нам к людям в метро выйти, — усмехнулся Игорь, прикидывая, чем не жаль угостить старуху. Черт с ним, с гаданием, а вот побольше узнать про дорогу не мешало бы.
Поколебавшись, он все же выудил из рюкзака неполный пакетик крупы. Женщина проворно сунула пакетик куда-то в складки многослойной одежды. Была она в темном ветхом платье, на которое сверху еще было накинуто что-то грязное и бесформенное, с потертым и слипшимся меховым воротником.
— Чифирь? — спросила она, протягивая стеклянную банку с бурой жидкостью. Жидкость выглядела очень неаппетитно, и Игорь покачал головой, вспомнив про яд из корня подземельного.
— Что ж тебе сказать хорошего? — прищурилась старуха. Перевела взгляд на Женю, поводила рукой над ее головой: — Вижу, все вижу, дитятко. Тяжкая доля тебе выпала. Молчи, терпи, может, и уцелеешь.
— Скажи нам лучше, как до Проспекта Мира дойти, — оборвал Игорь причитания старухи.
Старуха уставилась на него… А старуха ли? Громов вдруг понял, что не такая уж она и старая. Если бы не дурацкая одежда, ей можно было бы дать лет сорок. И движения у нее были быстрые, уверенные.
— А ты, красавец, долго жить будешь, — усмехнулась она как-то двусмысленно, — если, конечно, не умрешь на днях.
У Игоря мурашки побежали по спине. Но старуха вдруг, отбросив кривляния, заговорила вполне нормально:
— Пока лучше низом идите, по реке. Сейчас по водопаду подниметесь, в кирпичный коридор попадете, вот прямо по нему и идите. Только не до самого пруда, а чуть раньше выход ищите. Потом парком пройдете вниз, там перейдете улицу широкую, по ступенькам подниметесь и увидите большой дом с круглой крышей. Лучше справа обойдите его, со стороны месяца. Потом все прямо — и выйдете, куда надо.
Она стояла так близко, что Игорь почувствовал странный острый звериный запах. Вдруг из проема за ее спиной послышалось что-то вроде стона. Причем — нечеловеческого.
— Кто там у тебя? — спросил Громов, непроизвольно сжимая приклад автомата.
— Кошечка моя захворала, — запричитала снова старуха.
Игорь вздрогнул и мог бы поклясться, что старуха это заметила — глаза ее злорадно блеснули. Но она тут же горестно подперла щеку рукой, как бы собираясь расплакаться, и опять заныла:
— Котеночек мой заболел, Васенька. А вы идите своей дорогой, добрые люди, какое вам дело до одинокой больной старухи?
Игорь махнул рукой, и маленький отряд двинулся дальше. Старуха же проворно забралась в боковой ход, где лежал, уронив голову на лапы, крупный зверь. Старуха присела и погладила его по лобастой голове.