Под Москвой
Шрифт:
Это была единая, крепко спаянная семья, влюбленная в свои пушки и в своего отважного командира.
Сержант Алексеев, несмотря на мороз, сбросил полушубок и, проваливаясь в глубоком снегу, рубил молодую елку. Старший наводчик Максим Попов и заряжающий вислоусый Богдан Луценко, прозванный Хмельницким, рыли капонир.
Алексеев, схватив елку, хотел было откатить ее в сторону, но Ченцов приказал поставить на место, чтобы "росла" в снегу. Так поступили и с другими деревьями.
– Когда снаряд пролетит, - объяснил Ченцов, - такие елки сами попадают. Раз мы в засаде, то важна внезапность. На каждый
– спросил он у Алексеева.
– На этом расстоянии бью с двух!
– ответил Алексеев.
– А сколько на пехоту?
– Пехотой будет заниматься комэска три. У него одиннадцать пулеметов, он их встретит, а мы подсобим...
Работа по установке орудий шла заведенным порядком, как в образцовом, отлично организованном хозяйстве. Плохо обстояло дело лишь с устройством временных укрытий. Для того чтобы выкопать в мерзлой земле небольшой окопчик, требовались невероятные усилия.
Стрельба начинала стихать.
На командном пункте связисты временно оборудовали телефонную станцию. Стены выложили из снега и мелких веток, сверху натянули плащ-палатку, внутри настелили еловых лапок.
– Связистам треба удобства, - подшучивая, заметил Богдан Луценко.
– Культура! У них в землянке всегда плакаты висят: "Не шуметь", "Курить в час полцигарки, а то дышать нечем", "Говорить вежливо. За крепкое слово бьем телефонной трубкой по пяткам", - отвечал ему в тон Максим Попов, отворачивая ломом глыбу мерзлой земли.
– Это все Савка Голенищев выдумывает у них. Знаешь, длинный такой...
А в это время Савка Голенищев уже сидел в своем убежище и басил в телефонную трубку: "Орел", "Орел", я - "Калуга", я - "Калуга". Рядом с ним на куче еловых веток в ожидании разговора прилег комбат Ченцов.
– "Орел", "Орел", - продолжал бубнить Савка, - дай "Огородника", "Бригадир" просит.
На командном пункте первого эскадрона, в глубокой, с пятью накатами землянке, комиссар батареи, двадцатитрехлетний политрук Валентин Ковалев, взял телефонную трубку.
Напротив него сидели командир первого эскадрона лейтенант Рогозин, а рядом политрук Гриша Молостов. В конце стола (крышкой его служила принесенная из села дверь) - командир разведэскадрона старший лейтенант Кушнарев. Он прибыл со своими разведчиками добыть "языка", которого ему никак не удавалось захватить. Сейчас, после боя, разбирали обстановку, спорили о международном положении и закусывали курами и жареной свининой. Кур и свинину доставил в огромных молочных бидонах председатель Данилковского колхоза Никита Фролов. Круглый, ширококостный, краснолицый председатель сидел рядом с Валентином Ковалевым. Разомлев от выпитой водки, он блаженно улыбался и с гордым самодовольством разглаживал густую, невероятной величины бороду, то и дело поправляя большие, в роговой оправе очки.
– "Орел" слушает!
– крикнул Ковалев в трубку.
Он был тот самый "Огородник", которого вызывал "Бригадир" - комбат Ченцов.
– Толя, это ты, братуха? Здравствуй, милый! Так, так. Ага, значит, ворон караулишь?
– Ковалев задорно хохотал, грызя белыми крепкими зубами куриную ногу. Серые глаза его поблескивали озорной удалью.
– Не выйдет, думаешь?
– продолжал смеяться Валентин.
– Чтобы у тебя, да не вышло! Да таких колхозников,
– Вот это верно!
– кивнув бородищей, подтвердил Никита Фролов, понимая разговор совсем в другом смысле.
– Ты мне вот что объясни...
– склонившись к политруку, спрашивал Рогозин.
– Несмотря на разницу в политической платформе, может существовать у нас с капиталистическими государствами настоящий военный союз?
– Может, - твердо ответил Молостов.
– Миру угрожает фашизм, - вмешался Кушнарев.
– Значит, для подавления фашистской агрессии нужен и должен быть военный союз.
– А какого черта они отсиживаются на островах!
– возмущенно вспылил Рогозин.
– Двинули бы оттуда, а мы отсюда! А то фашисты-то к Москве пожаловали...
– Тише!
– крикнул Валентин и погрозил Рогозину обглоданной костью. Потом, склонившись к трубке, возбужденно спросил: - В Москву, говоришь, на праздник? На парад! Обещал? Ты брось загибать, Толя. Нет, всерьез? Ах, елки-палки! Я сегодня обязательно три черепахи подшибу. Знаешь, давай заключим договор: у кого больше будет, тот и поедет на праздник. Вместе нас все равно не пустят. Согласен? Вот и отлично! А сейчас приезжай курочек покушать. Тут нам папаша на всю артель принес. Замечательный батька!
Ковалев, отбросив кость, провел рукой по мягкой шерсти бурки. Его пальцы натолкнулись на твердую жилистую руку и крепко пожали ее. Старик расчувствовался и уронил очки.
– Замечательный батька!
– продолжал Ковалев в трубку.
– У него четыре дочки... Да, да! А девушки какие! Если бы ты знал! Обязательно женюсь. Непременно... На свадьбу приезжай! Алло! Алло! Толя! Чего ты там? Ковалев дунул в трубку, и вдруг его широкое густобровое лицо исказилось в напряженной гримасе.
– Тише!
– Он уже не просто крикнул, а скомандовал резко, отрывисто, с суровой властностью в голосе. Это был уже совсем другой человек, не тот весельчак Валя Ковалев, а командир, строгий, волевой и требовательный.
– Так, так, так...
– повторил он полушепотом, словно боясь, что его подслушают.
– Значит, теперь держись... Пошлю или сам приеду. Не волнуйся, отдам последний. Уж раз пошла такая свадьба, режь последний огурец.
"Ишь ты, какой колючий!
– восторженно посматривая на Валентина, думал Никита Дмитриевич.
– А хорош был бы зятек-то. Хорош!"
– Немцы пошли в атаку на первый завал.
– Ковалев положил трубку и бросил на командира тревожный взгляд.
– Товарищи, - крикнул Кушнарев, поднимаясь из-за стола, - немцы в атаку на эскадрон Орлова пошли!
– Да они сегодня несколько раз лезли. Удивил!
– отмахнулся было Рогозин.
– На этот раз будет погорячее!
Валентин отодвинул тарелку с мясом, встал из-за стола. Он был небольшого роста, но широкоплеч и коренаст.
– Нам тоже приготовиться. Дело вот в чем...
– немного помолчав, сказал Ковалев.
– Там комбат Ченцов остался с пушками в засаде. Немцы сейчас растаскивают завал. Если комбат и Орлов не удержатся, то противник захватит и второй завал. Тогда нам будет худо. Полк Бойкова дерется с утра. Командир нашего полка сообщил комбату, что будет серьезная атака. Надо быть готовым... Я иду к пушкам.