Под Москвой

Федоров Павел Ильич

– Не совсем так...
– загадочно ответила Зина, смущаясь и краснея.

– То есть как?
– Шубин, видя ее замешательство, смотрел с удивлением.
– Может быть, мы не по тому адресу попали?

– Нет, адрес правильный.
– Зина энергично тряхнула головой.

Да, девушка действительно была красивой, и Шубин уже с сожалением успел подумать, что она, очевидно, не блещет умом.

Доватор, не скрывая, любовался Зиной. Ему просто не хотелось начинать серьезный разговор. Однако, не желая обременять свою будущую разведчицу излишним волнением, он сразу перешел к делу. Отстегнув планшетку, достал какую-то

бумажку, прочел ее и, взглянув на Зину в упор, спросил:

– Вам знаком майор Викторов?

– Нет. Я не знаю никаких майоров Викторовых, - резко ответила Зина. На самом деле после получения специальной подготовки она находилась в распоряжении майора Викторова и ждала назначения со дня на день. Но майор почему-то медлил. Фамилию майора Викторова она могла открыть только по соответствующему паролю.

– У меня беда случилась: заболел брат, - тихо проговорил Доватор.

– Обратитесь к доктору...
– после небольшой паузы ответила Зина.

Это был пароль. Теперь она поступала в полное распоряжение соединения генерала Доватора. "Значит, вместе с Валентином. Хорошо", - мелькнуло у нее в голове.

Во все детали разведывательного дела Доватор вникал лично. Отправляя людей на задание, беседовал с каждым человеком в отдельности. Сейчас шла подготовка к очередной разведывательной операции по тылам противника. Было решено предварительно забросить за линию фронта группу специально подготовленных радистов-разведчиков и систематически получать точные данные об обстановке.

– Вас рекомендовал майор Викторов, - продолжал Лев Михайлович.
– Вы не изменили своего решения?

Майор хоть и рекомендовал Зину, но откровенно признался, что жалеет посылать девушку на опасную работу. Это-то и толкнуло Доватора наведаться к разведчице. Да и комиссар настаивал.

– Скажи мне, деточка моя, чистосердечно...
– Шубин не спеша расстегнул на груди бурку, снял ее и положил на валик дивана. В кожаной безрукавке и фетровых сапогах он оказался стройным и моложавым, но движения его были удивительно медлительные и расчетливые. Зине показалось, что вся его спокойная и крепко сбитая фигура только и создана для того, чтобы придумывать хитрые вопросы, для вида сдобренные отеческой лаской. Только серые вдумчивые глаза под сросшимися бровями говорили другое. В них светились теплота и добродушие. Эти проницательные и умные глаза смотрели сейчас на Зину как на человека, с которым случится несчастье и который вряд ли выпутается из беды.
– Скажите чистосердечно, вас очень увлекает романтика профессии разведчика?

– А кого это не увлекает, Михаил Павлович?
– вступился Доватор.

– Подожди, Лев Михайлович. Пусть она сама ответит!

– Если говорить чистосердечно, увлекает!
– возбужденно ответила Зина. Она чувствовала, что комиссар собирается экзаменовать ее, и, собрав всю свою волю, решила дать отпор.
– Но дело не только в одной романтике, товарищ комиссар, - заключила Зина.

– А в чем же еще?

– Прежде всего без увлечения не сделаешь ни одного дела. Если уж что захотел сделать, отдай всю свою силу и душу. А люди сейчас отдают для защиты Родины все. Вот и я хочу сделать так же, как и все. Буду разведчиком. Вы мне сейчас скажете, что это очень опасно, попадешь к гитлеровцам, будут пытать, огнем жечь. Отлично знаю, не одну ночь думала об этом, но не трушу. Я готова

сейчас перенести любую муку, любую пытку.

– Горячо, очень горячо!
– кивая головой, повторял Шубин.
– Я, честно признаюсь, вначале подумал, что вы только на скрипке пиликать умеете, бантики завязывать. Ничего не поделаешь, ошибся. Только у меня есть еще один чистосердечный вопрос. Можно задать?

– Слушаю вас, товарищ комиссар.

– Кто вас так ретиво настропалил? Ничего не бояться, не ужасаться, а прямо с места в карьер хоть на виселицу. Я подозреваю, что Ковалев. Хвастал, поди, рейдом в тыл, где сплошной героизм! Запорожская сечь! Не война, а песня! Но если так говорил, то он пустой и вредный хвастунишка! Излишнее увлечение и романтика - это усыпление бдительности. У разведчика должен быть трезвый и холодный расчет. На каждом шагу он подвергается опасности, и если не выдержит, то нанесет общему делу непоправимый вред. Умереть нетрудно, но надо дело сделать!
– Комиссар говорил резко, напористо, не обходя острые и опасные положения.

Доватор, откинувшись на спинку дивана, наблюдал за девушкой. Зина сидела на краешке стула около опрятно убранной кровати и смущенно покусывала губы. Слова Шубина о Валентине не только не были оскорбительны, а наоборот, поднимали в глазах девушки любимого человека. Ведь он ей говорил то же самое, и казалось, что комиссар подслушал сегодня их разговор с Валентином и сейчас передает его слово в слово. Удивительное совпадение.

– Можно отвечать?
– спросила Зина, когда Шубин закончил.

– Да, да, отвечайте! Чему вас учил Ковалев во время музыкальных вечеров?

– Запугивал. Говорил самые ужасные вещи...
– Зина возбужденно взмахнула руками и рассмеялась.

– Запугивал?
– переспросил Доватор. По тону его чувствовалось, что он не одобряет этого.
– Вот что, комиссар: запретите ему сюда ездить, добавил он властно, скрывая появившуюся на губах усмешку.

– Определенно запретим, - безапелляционно подтвердил комиссар.

– Нет, вы этого не можете сделать!
– Зина умела выражаться коротко и решительно.
– Вы не можете запретить!
– повторила она сердито.

– Мы не только запретим, но и переведем его в другую дивизию, сказал Шубин.

– В резерв отчислим, - вставил, улыбаясь, Доватор.
– Отговаривать человека от выполнения ответственнейшей задачи...

– С целью извлечения личной выгоды... Заметь - в военное время! Шубин внушительно поднял указательный палец.

– Да, да!
– подхватил Доватор.
– Здесь, брат, трибуналом пахнет!

В слове "трибунал" Зина смутно ощутила нечто суровое, но совсем не опасное и ничем не угрожающее. Доватор проговорил его с шутливой беспечностью.

Зина начала понимать, что в их посещении помимо делового разговора кроется еще что-то другое. Не ускользнуло от нее и подозрительное между ними перемигивание.

– До трибунала-то, положим, далеко...
– проговорила она убежденно, и в ее синих глазах, строго смотревших на Доватора, блеснула лукавая улыбка. Гости чувствовали, что девушка начинает вникать в их коварный замысел.

– Должен вам заметить, товарищ Фролова, что у вас крепкие нервы, вполне серьезно заметил Шубин.

– Должна вам заметить, товарищ бригадный комиссар, что вы ошибаетесь. Моя фамилия не Фролова, а Ковалева.