Под нами - Черное море

Денисов Константин Дмитриевич

Труженики 20-й авиабазы, которую возглавлял интендант 1 ранга И. Н. Губкин, выполняли исключительно большую работу. База обслуживала все три сухопутных аэродрома, и каждый из них находился почти в одинаковом положении. Кроме всех видов довольствия требовалось своевременно засыпать и заравнивать множество воронок. Особую трудность представляла засыпка больших воронок, образовавшихся после разрывов бомб крупного калибра. Для этого требовалось много грунта, который приходилось иногда завозить издалека. Губкин и его комиссар старший политрук И. Т. Лукьянов постоянно находились на аэродромах. По их инициативе там трудились специально созданные аварийно-восстановительные

команды, снабженные кое-какой, невесть где добытой, немудреной техникой.

Вспоминается подвиг командира тракторного отделения младшего сержанта Василия Падалкина, трудившегося в составе аварийно-восстановительной команды на аэродроме Херсонес. На наших глазах, закончив выравнивание взлетно-посадочной полосы, он отогнал свой трактор с катком на границу аэродрома. Вдруг послышался свист бомб, сброшенных с Ю-88. Одна разорвалась рядом с трактором. Показалось, что младший сержант погиб. Но только ушли «юнкерсы» и осела пыль, он вылез из катка, превращенного в надежное укрытие от осколков. А вот трактор пострадал, и очень не вовремя — вот-вот должны были вернуться самолеты с задания. Зная об этом, сержант добежал до другого трактора с катком, запустил его и к возвращению летчиков успел привести поле в порядок. За это Василий Кириллович Падалкин был награжден орденом Красной Звезды. О его подвиге 30 мая сообщила флотская газета "Красный черноморец".

В середине июня Падалкин заделывал воронки невдалеке от стоянки самолетов, и мне удалось осмотреть его «агрегат», как оказалось, уже модернизированный. Произошло это после очередной вражеской бомбежки, во время которой младший сержант и не подумал спуститься в отрытую рядом щель.

Когда прозвучал сигнал «Отбой», мы с инженером В. И. Груздевым подошли к машине младшего сержанта. Стряхнув пыль с гимнастерки, на которой уже был прикреплен только что полученный орден, Падалкин познакомил нас со своей чудо-техникой. Мы увидели, что вокруг сиденья тракториста закреплены где проволокой, а где и сваркой списанные самолетные бронеспинки, а две бронеспинки закрывали с боков мотор. Вот на таком броненосце и работал на аэродроме один из целой плеяды умельцев, имевшихся тогда в каждой части…

В Казачью бухту я прибыл для того, чтобы решить с командиром плавучей батареи № 3, расположенной всего в пятистах метрах от стоянки самолетов, некоторые вопросы взаимодействия. Плавучая батарея — недостроенный корабль, на стальной палубе которого были установлены четыре 76,2-миллиметровых, три 37-миллиметровых орудия и крупнокалиберные пулеметы.

Встретил меня молодой и статный капитан-лейтенант Сергей Мошенский. Я. представился и сообщил о цели прибытия. Прежде всего задал вопрос, который долго меня интересовал:

— Скажите, товарищ капитан-лейтенант, почему батарею называют "Не тронь меня"?

Конечно, я не первый интересовался происхождением этого названия. Поэтому мой собеседник ответил не задумываясь:

— Здесь своего рода сплав из морской романтики и реальных событий сегодняшнего дня. Дело в том, что в старом российском флоте такое наименование носил один из кораблей, не раз отличавшийся в морских баталиях. Наша батарея тоже оказалась для врага крепким орешком. Еще в то время, когда ее поставили на "мертвых якорях" неподалеку от входа в Северную бухту для прикрытия от нападения с воздуха Севастополя и наших кораблей в этой зоне, мы сбили не один десяток самолетов противника. Естественно, что враг неоднократно пытался уничтожить батарею, но при каждом воздушном полете на нее получал жестокий отпор. Вот и возродилось в наше время романтичное наименование "Не тронь меня". Теперь мы здесь, —

продолжал Мошенский, — прочно сидим на мели. А работы стало значительно больше. Хорошо, правда, что людей чаще видам, жить веселее. Не подводили бы нас только с боеприпасами.

Скромное величие боевого экипажа батареи, как мне показалось, заключалось прежде всего в спокойствии людей. Никакой суеты, каждый занят определенным делом и в считанные секунды готов занять свое место в боевом расчете.

Конечно, им жить и воевать было нелегко — ведь укрыться-то негде, а цель для атаки с воздуха значительная по размерам, и к тому же неподвижная. Поразить ее с воздуха особого труда не представляло, если бы она не стреляла, и причем очень здорово. Мы не раз видели, находясь рядом, как зенитчики сбивали вражеские самолеты при их налетах на аэродром Херсонес и на 35-ю дальнобойную батарею.

По моей просьбе капитан-лейтенант Мошенский собрал командиров орудий и пулеметных установок. Я коротко объяснил значение их помощи летчикам при ведении воздушных боев над Херсонесом и особенно при взлетах наших самолетов и их заходах на посадку,

Рассказал, на каких удалениях от наших самолетов следует вести огонь по пристроившемуся в хвост истребителю противника, предупредил, что надо быть очень внимательными, когда наши самолеты выруливают на взлет и взлетают, ведь «мессеры» всегда шныряют на стороне солнца и стараются нанести по нашим самолетам внезапный короткий удар.

— Ну и, само собой разумеется, требуется отсекать огнем преследующих истребителей при возвращении наших самолетов с задания, — напомнил я.

В заключение убедился, что батарейцы знают сигналы взаимного опознавания, особенно в темное время суток, и понимают значение эволюции наших самолетов. Сергея Мошенского я пригласил посетить Херсонес и встретиться с летчиками.

Не менее напряженную борьбу с авиацией противника вели зенитчики, прикрывавшие Севастополь и войска на фронте. Да и не только с авиацией: в решающие дни июня 1942 года они будут вести огонь по танкам, а иногда и по наседавшей вражеской пехоте.

Не погрешу против истины, если скажу, что между летчиками и зенитчиками в Крыму установилась близость, измеряемая не только числом километров, отделяющих взлетные полосы от огневых позиций, но и душевная, связанная с единством целей, решаемых только разным оружием. Мы всегда аплодировали зенитчикам, когда они сбивали на наших глазах вражеский самолет, и они благодарили нас за надежное прикрытие от воздушных налетов. Сколько же «их» и «нас» обязаны этому содружеству жизнью!

Обладая подавляющим превосходством в воздухе, враг отказался от сопровождения своих бомбардировщиков истребителями. Теперь пары и четверки Ме-109 непрерывно барражировали над всем нашим оборонительным районом. Причем, как только обнаруживался взлет наших самолетов, наряд истребителей врага немедленно возрастал. Одновременно усиливался и обстрел аэродромов артиллерией.

В этих условиях даже взлет и посадка крайне усложнялись, требовали от летчиков высокого мастерства и железной выдержки. Тем не менее наши истребители, которых явно не хватало, летали ежедневно, вместе с зенитчиками сбивали по 15 — 18 самолетов врага. Активно действовали, подчас (в отличие от врага уже вынужденно) без сопровождения истребителей, штурмовики и бомбардировщики. Так что каждый боевой вылет, каждый час, проведенный в воздухе, нередко граничил с подвигом. Ну а как оценить иначе, если начинать воздушный бой нередко приходилось сразу после взлета, а закончив его после израсходования боеприпасов или горючего, тут же выпускать шасси и сажать машину.