Под наживкой скрывается крючок
Шрифт:
— По поводу той кражи, что ли? — охранник сам подсказал им наиболее удобный предлог, чтобы проникнуть внутрь.
— Да-да, — оживился Вячеслав.
— Не знал, что прокуратура такой фигней занимается, — парень пожал плечами и сказал по рации, закрепленной на его нагрудном кармане: — Сеня, тут гости к шефу. Проводи их до дома.
Они пошли вслед за Сеней — еще одним амбалом из охраны, по аллее, устроенной на манер дворянских усадеб, обсаженной липами. Листья почти все опали, их садовник или кто-то из «дворни» сгреб в кучи по обочинам.
— Эти кучи листьев
Ермилов пожал плечами. У него не возникало похожих ассоциаций. «У Славки все еще война в мыслях, — подумал Ермилов, взглянув искоса на друга. — Не сможет он забыть, уж если и мне она иногда снится, а он-то хлебнул полную чашу этого обжигающего кровавого варева».
Огромные ели темнели на фоне белых стен особняка. Не только аллея, но и сам дом напоминал дворянское гнездо, с балюстрадой на полукруглом балконе, покоящемся на колоннаде.
— Нехилый домишко, — присвистнул Вячеслав. — Думаешь, он станет с тобой разговаривать, когда поймет, что мы не насчет ограбления?
— Посмотрим. Здравствуйте! — Ермилов заметил пожилого мужчину, опирающегося на трость. Он сидел на скамье перед домом у пустой, прорыхленной под зиму, круглой клумбы, на которой лежали еловые ветки, укрывающие кусты роз. Так же делала Люська на даче. А еще она каждый год заставляла Олега выкапывать луковицы тюльпанов. Они пахли характерно, остро, свежо, как сейчас пах осенний воздух. Люська сушила их, и затем Ермилов снова закапывал, но уже на другой грядке, и при этом ворчал: «Ты что, перепрятываешь их, что ли?»
— Что вы хотите? — дребезжащим голосом сказал старик не здороваясь.
— Иван Лукич, я — следователь Генпрокуратуры Ермилов Олег Константинович. Это мой коллега. Я бы хотел задать вам несколько вопросов о Дедове.
— О ком? — переспросил Лукич и повернул голову так, словно плохо расслышал.
— Вы с ним вместе работали во Внешторге. Он был начальником отдела. А последние годы работал торгпредом на Кипре…
— Никакого отношения к нему я не имею. И вообще, я пенсионер. Попрошу вас… — он явно собирался прогнать незваных гостей.
— Понимаете, какая загвоздка, — Ермилов поднял воротник куртки, — участок этот и дом, само собой, принадлежат по документам Дедову Юрию Леонидовичу. А вы говорите, отношения не имеете. Как же это, Иван Лукич?
— Не знаю, ничего не знаю, — махнул рукой Граевский. — Мне предложили здесь пожить, и я живу. А кому принадлежит, я не знал. — Его глаза, полуприкрытые тяжелыми веками и окруженные морщинками, делали его схожим с кротом. Не с тем милым кротом из чешского мультика, а скорее с другим — из сказки о Дюймовочке, старым кротом-прелюбодеем.
— У меня есть дача, данная мне государством за большие заслуги, — продолжил он, подняв указательный кривоватый палец. — А это… Тут просто река рядом, и хоть завтра я съеду отсюда. Никогда в своей жизни не держался за все это, — он обвел рукой парк.
— Очень хорошо, — сухо сказал Ермилов. — Думаю, вам стоит съехать в короткие сроки, так как я выпишу постановление завтра же, имущество будет
— Выселишь дедулю? — с иронией спросил он. — А ведь дачка небось на его кровные куплена.
— Не сомневаюсь, — процедил сквозь зубы Олег. — Чем ему так обязан Дедов?
— Ясное дело. Двигал дедуля его по службе, а тот ему услуги оказывал.
— Какие? Дом купил на свое имя и для Воробьева тоже? Это да… О хищении госсредств речи не идет.
— Так что ему шьешь, начальник? — Вячеслав хлопнул Олега по плечу.
Они уже вышли за ворота. Охранник проводил их угрюмым взглядом. Ему, видимо, уже успели сделать втык по рации, пока неугодные хозяину посетители шли по аллее.
— Шью? — улыбнулся Ермилов. — Он занимался своими делишками, находясь на госслужбе. Использовал бизнес-связи в личных целях. Пока он не начнет откровенничать, я ничего не докажу. Если начать копать, самому придется поднимать документацию работы торгпредства за последние несколько лет — дадут ли разрешение? Вряд ли. И если Дедов и заключал левые контракты с партнерами в ущерб интересам страны, как доказать? Должны расколоться партнеры. А ведь иностранцы не обязаны давать показания российской Генпрокуратуре. Это во-первых, а во-вторых, если были хорошо заинтересованы финансово, они тем более не будут распространяться насчет своих дел с Дедовым. Факт — деньги и недвижимость. Но если я только с этим выйду в суд, то Юрий выйдет из тюрьмы, отделавшись штрафом. Тогда все зря. Оказалось, принцип — ввяжемся в драку, а там посмотрим — тут не действует. Есть надежда у меня на одного человека. — Он подумал о Руденко и о зашифрованных документах из компьютера Дедова.
— На меня? — гордо выпятил грудь Славка.
— Вообще-то нет. Но на тебя я всегда возлагаю особые надежды.
— Подхалим… — Вячеслав помялся, обошел машину, попинал баллоны, открыл багажник, позвякал там чем-то, очень напоминающим водочные бутылки. — Ну, имеем мы право расслабиться, а?
— Чего ты? — удивился Олег. — Чего задумал?
— День рождения у Руслана. Ребята в отряде собираются. Да ты их всех знаешь, можно сказать, старая гвардия. Поедем, а?
— А потом ты за руль как? — Ермилов чувствовал, что ему не помешало бы расслабиться, отвлечься от разговора с Граевским, оставившего неприятный осадок, от дела Дедова, напоминающего барахтанье в паутине.
— Ну, вообще-то, я езжу, и ничего. Но если ты боишься, попрошу кого-нибудь добросить тебя до дома.
— Уговорил.
На территории СОБРа стояло несколько пятиэтажных зданий, в одном из которых располагался штаб, в других — казарма, столовая с небольшой библиотекой, спортзал и еще какие-то служебные помещения.
— Пошли в кубрик второго отделения, — потирая руки, сказал Вячеслав, передавая пакет с бутылками одному из вышедших навстречу бойцов.
Начал накрапывать дождь. Потемнело, как ночью. Зажегся свет в окнах штаба, в здании через дорогу наискосок.