Под небом Эллады
Шрифт:
Голос Килона дрогнул, и он, быстро прикрыв лицо свое краем гиматия, отошел в сторону…
Совет вождя товарищи его исполнили в точности. Но у них не хватило нужного для всех количества веревок, чтобы каждый мог привязать свою к алтарю богини, и они связали одну большую общую веревку; держась за нее, они вскоре стали спускаться вниз к городу. У подножия холма, на котором расположен Акрополь, их уже ожидали архонты и огромная толпа народа, безмолвно глядевшая на странное шествие людей, шедших друг за другом, крепко держась одною рукою за веревку, конец которой был прицеплен к алтарю богини Паллады. Выходившие из Акрополя оставили там мечи свои, посвятив их капищу.
На повороте спуска, почти у подножия холма, высилась старинная каменная постройка, храм «добрых богинь» [7] . Когда товарищи Килона достигли этого места, которое им пришлось круто обогнуть, тонкая веревка зацепилась за выступ колонны и внезапно порвалась.
Этого мига как будто только и ждали Мегакл и его сподвижники-алкмеониды. С неистовым криком бросились они на ошеломленных неожиданностью товарищей Килона. Первый удар дубиной поразил
7
«Добрыми богинями» греки называли эвменид (у римлян – фурии), олицетворение мучительных угрызений совести.
Лучезарный же бог солнца по-прежнему быстро мчался в своей огненной колеснице по светлому небосклону, и ничто – ни предательство, ни стоны раненых и умирающих, ни жалобы возмущенных граждан, ни беззаконное ликование вероломного Мегакла и его клевретов по поводу избавления Афин от внутренних врагов – не могли остановить его ровного и быстрого бега. Его колесница, запряженная огненными конями, уже приближалась к берегам Океана на крайнем западе, уже стоял там наготове легкий челнок, в котором Гелиос обыкновенно возвращался по вечерам в страну блаженных эфиопов, уже розоперстая богиня Эос успела окрасить в пурпурно-багряный цвет то место, где небо сходится с землей, как из храма Паллады на афинском Акрополе вышел Килон и с ним маленький отряд мегарских телохранителей. Все были вооружены с головы до ног, готовые ежеминутно отразить внезапное нападение где-нибудь в засаде спрятавшихся врагов. Но опасения их были напрасны: вооруженных никто не посмел тронуть; они быстро спустились с холма и скоро скрылись в темноте быстро наступающей южной ночи. Когда звезды давно уже сверкали на небе, озаряя ярким светом мирно дремавшую землю, от берегов Аттики бесшумно отплыла трирема, быстро уносившая Килона и его телохранителей к соседней Мегаре.
Еще один, последний, прощальный взор бросил Килон на удалявшиеся родные берега и затем спустился вниз, в свою каюту, где растянулся на мягком ложе и сейчас же под мерные удары весел уснул мертвым сном. Он потерял теперь все: и родину, и состояние, и надежду на лучшее будущее, но добрый бог сновидений, Морфей, взамен всего этого рисовал ему картину беспощадного мщенья лживому Мегаклу и предателям-Алкмеонидам.
II. Суд над алкмеонидами
Багровое солнце медленно погружалось в пучины моря, заливая своим огненным светом облака на темнеющем небосклоне и превращая поверхность почти неподвижных волн в обширную поляну расплавленного золота. С тихим плеском ударялись пурпурные гребни мелкой зыби о прибрежный песок Аттики. Лишь вдали, там, где береговая полоса образовала длинный, высокий мыс, усиливался шум прибоя. Ночь быстро спускалась на землю, и в раскаленном воздухе уже замечались признаки прохлады. Видимо, торопясь засветло добраться до бухты, двое рыбаков в небольшом челноке усиленно налегали на весла. Один из них был человек уже пожилой, с длинной седой бородой, обрамлявшей почти бронзовое и очень морщинистое лицо его, другой казался совсем еще юношей. На дне лодки лежало множество разнообразнейшей рыбы, на корме были сложены сети.
– Благодарение Посейдону и Афродите, – прервал молчание старый рыбак, – сегодня мы поработали не даром! Давно уже не было у нас такого богатого улова.
– Видно, богам угодно судбище над «проклятыми» [8] , назначенное на сегодняшнюю ночь. Вот они и смилостивились над нами и вновь обратили на нас свое благоволение. А ты, дед, пойдешь ночью в Афины?
– Непременно пойду, Филосторг, да и тебе советую превозмочь свою усталость и пойти вместе со мной. Такое дело, как суд над «проклятыми», должно заставить забыть обо всем остальном в мире. Пора, пора освободиться нам от Алкмеонидов, этого злого и вероломного отродья. Ты помнишь сам, какие бедствия постигли наш город после гнусного умерщвления ими сподвижников Килона. Твой собственный бедный отец пал жертвой их вероломства и нечестивости. У самого подножия жертвенника Афины предатели Алкмеониды зарубили его, безоружного, прибегшего к защите богини. Ведь это же дикие звери, а не люди.
8
«Проклятыми» афинский народ назвал Мегакла и его родственников-Алкмеонидов, предательски умертвивших сподвижников Килона.
– Я был тогда двенадцатилетним мальчиком и живо помню, как в дом наш внесли бездыханное тело отца, прикрытое окровавленным гиматием доброго соседа Каллиника. Какой плач подняла матушка, как рыдали бедные сестры! Только ты, дедушка, оставался как будто спокоен. Взяв меня, своего старшего внука, за руку, ты над трупом сына поклялся мечом своим отомстить за нечестивое дело.
– Да, да, Филосторг мой, я помню все это, как будто то было вчера. И клятву свою я сдержу. Придет еще время – оно недалеко, – когда Алкмеониды ответят мне за кровь сына. Пора, пора претерпеть им возмездие за все зло, которое они принесли стране нашей. Нарушив священную клятву, Мегакл навлек на всех граждан гнев бессмертных богов. Афина-Паллада отвратила от нашего города чистое чело свое, и счастье покинуло нас: маслины перестали давать плоды, этот источник богатства Аттики, стада подвергаются нападениям
– И эта напасть не единственная, дедушка. Ты ведь не забыл о нападении мегарян?
– Тише, дитя мое; не говори об этом. Хотя тут и нет никого, кто бы нас с тобой услышал, но все-таки не мешает быть осторожным. Вчерашние побежденные сегодня сами обратились в победителей: Нисея, эта гавань Мегары, бывшая в наших руках, опять отошла к ним. Пуще же всего жаль цветущего, славного острова Саламина, которым снова овладели мега-ряне. Горе, горе злосчастным афинянам!
– Пока мы не доплыли до берега, расскажи мне, дедушка, об этом. Разве Саламин был прежде в руках мегарян? Я что-то слышал о Саламине, причем упоминалось имя уважаемого афинского гражданина, Солона, сына Эксекестида.
– Успеем ли мы вовремя добраться до Афин сегодня ночью? Ты знаешь ли, что в полночь мы должны быть на Пниксе [9] , если хотим присутствовать при судбище над «проклятыми»? Впрочем, солнце еще не село, а ты сильно устал от гребли. Убери весла и ляг на сети. А я исполню твою просьбу и удовлетворю твое любопытство. Итак, Филосторг мой, слушай. Давным-давно афиняне спорили с мегарянами о том, кому из них владеть богатым и цветущим островом Саламином, который получил свое название от Саламины, дочери Азопа, вступившей в брак с самим богом Посейдоном и родившей ему могучего героя-сына, Кихрея. Немало было пролито крови во время этих споров наших предков с мегарянами, немало доблестных воинов полегло с той и другой стороны. Но властный бог Посейдон отдал предпочтение мегарянам, и остров Саламин, в конце концов, оказался в их власти. Сильно опечалились наши сограждане, но, не желая спорить с богом всесильных морских пучин, решили махнуть на остров рукой. Было даже постановлено в народном собрании никогда больше не упоминать имени Саламина, чтобы не возбуждать страстей. Но трудно вырвать из сердца воспоминание о том, что нам дорого и из-за чего мы страдали. Так было и с Саламином. Я сам и многие другие афиняне, особенно среди молодежи, никак не могли примириться с мыслью о том, что богатейший остров этот ушел от нас навеки. Мы жаждали случая вновь вернуть его родине. Солон, сын Эксекестида, тогда еще очень молодой человек, но уже успевший обнаружить удивительный ум и необычайную силу воли, знал, что многих из его молодых сограждан обуревает страстное желание вернуть остров Афинам. И вот он притворился безумцем и, надев на голову шляпу странника, с посохом в руке, предстал однажды перед собравшимся народом. Глаза его дико блуждали, одежда была грязна и разорвана, ноги в пыли. Он вскочил на возвышение у жертвенника Зевса и, устремив взоры к небу, вдруг запел дивные стихи.
9
Так назывался холм к юго-западу от Акрополя. На этом возвышении происходили народные собрания около жертвенника Зевса. В непосредственном соседстве с ним находился и ареопаг.
– Я знаю их начало, дедушка:
Слушайте, граждане! С чудных брегов СаламинаЯ к вам явился глашатаем, вам приношу я,Вместо обычных приветов, дивную песню свою…Не так ли? Но дальше я этих стихов не знаю.
– Это сейчас и не важно, друг мой. Ты их заучишь впоследствии: они этого стоят. Итак, Солон пропел свою превосходную элегию из ста стихов, в которых он самыми светлыми красками описал все прелести злополучного острова; закончил он горячим воззванием к гражданам вновь взяться за оружие и вернуть обладание Саламином. Этого только мы все и ждали. Народное собрание не только не наказало Солона, но немедленно же постановило отправить в поход до пятисот воинов.
– И ты был в числе их, дедушка?
– Да, дружочек, был. И как это было интересно!
Глаза старика засветились гордостью при одном воспоминании об этом походе.
– Так слушай же. Солон, убедив сограждан предпринять столь рискованную попытку вернуть остров, решил поступить тут особенно предусмотрительно. Он не хотел понапрасну губить воинов и придумал следующую хитрость: вскоре после решения народного собрания о походе на Саламин должно было произойти обычное празднество в честь великой богини, матери земли, Деметры. Как ты знаешь, храм ее находится на мысе Колии, там, где гора далеко выступает в море, образуя на верхушке своей обширную площадку. После обычных жертвоприношений молодые афинские девушки и женщины предаются на этой площадке веселым играм и пляскам. Этим обстоятельством и воспользовался Солон. Вместе со своим родственником Писистратом он в день праздника Деметры отплыл к мысу Колию, меня же послал к мегарянам. Я должен был выдать себя за афинского перебежчика и мимоходом намекнуть, что мегаряне легко могут покончить с Афинами. Для этого им только стоит поспешно направиться к мысу и захватить в плен афинских девушек и женщин. Тогда де афиняне, лишившись своих жен и дочерей, пойдут на какие угодно уступки. Я так и сделал. Мне не стоило труда убедить мегарян немедленно снарядить несколько кораблей и отправиться к мысу Колию. Сам я присоединился к ним. Тем временем Солон и Писистрат, спрятав в ближайшем ущелье своих сподвижников, велели двум десяткам безусых юношей надеть женские одежды, а под ними спрятать ножи и мечи. Настоящие же афинянки поспешно вернулись в город. Когда мегаряне подплыли к мысу, они действительно убедились в правоте моих слов, видя на площадке пляшущих девушек. Ринувшись на них, они, однако, тотчас же поняли, что попали в ловушку. Много их было перебито в тот памятный день; еще больше было захвачено нами в плен, и, вместо выкупа за этих пленных, мы получили остров Саламин, не потеряв, благодаря мудрости и предусмотрительности Солона, ни одного человека. Однако садись на весла: уже совсем темно, и нам более чем пора добираться до берега.