Под несчастливой звездой
Шрифт:
— Дыши!
— Что? — не поняла девушка, с трудом разбирая его слова сквозь стук собственных зубов.
— Надо добавлять «Повелитель»! — зарычал Раномин.
— У неё жар, — недовольно сказал старик, поднимаясь и глядя на Якуануба. — Что я буду делать с этим мясом?
Не поднимаясь с колен, тот спросил, глядя на Повелителя с собачьей преданностью:
— Разве ваше несравненное искусство не может вернуть ей здоровье?
— Это займет время, — нахмурился старик, возвращаясь на табурет. — А здоровая молодая женщина мне нужна через
— Ваша воля священна, Повелитель, — помощник согнулся в поклоне, коснувшись пальцами подола непонятного одеяния хозяина. — Но позволено ли мне будет сказать?
— Говори! — кивнул старик.
— Вы говорили о неминуемом возмездии всем близким Тусета…
— Её смерть может быть полезной, — нахмурился Повелитель.
— Сейчас любая смерть будет только подарком, — продолжил Якуануб. — Взгляните на неё?
Старик пристально взглянул на дрожащую девушку. С трудом разобрав последние слова помощника, измученная Анукрис проговорила сквозь дробь, выбиваемую зубами:
— Убей меня, п-пожалуйста! Я ум-м-моляю!
Повелитель заколебался.
— Будет так любопытно узнать, что же получится из этого опыта, а потом…
Он умолк.
— Повелитель, — робко проговорил Якуануб.
— Говори!
— Вы в бесконечной мудрости своей говорили о повторяющемся цикле светил.
— Да! — встрепенулся страшный старик. — Надо взглянуть на звезды!
— Что делать с ней? — помощник кивком головы указал на девушку.
— Будешь лечить! — решительно заявил Повелитель смерти, поднимаясь. — Убить её я всегда успею.
Что происходило дальше, Анукрис помнила плохо. Суетились какие-то люди. Завернули её в противно пахнущие бараньи шкуры, приложили к ногам нагретые кирпичи, засунув деревянную трубку в рот, напоили каким-то удивительно горьким настоем, от которого сразу стало теплее, утихла дрожь.
— Согрелась? — Якуануб сидел у изголовья лежанки и смотрел на неё усталыми глазами. Только сейчас девушка разглядела на желтоватом лице странные круглые шрамы на лбу и возле глаз.
— Немного, — еле ворочая языком, ответила девушка.
Он взял с низенького столика серебряную коробочку и вытряхнул на ладонь знакомую горошину, только более темного цвета.
— Выпей, станет легче.
— Зачем? — с трудом проговорила Анукрис. — Он все равно меня убьет.
Лекарь-тюремщик наклонился к её уху.
— Я постараюсь оттянуть время.
— А потом? — безнадежно усмехнулась она.
— Здесь не бывает «потом», — грустно покачал головой мужчина. — В этом месте есть только «сейчас».
Девушка понимающе кивнула.
Якуануб положил в открытый рот горошину и поднес плошку с теплой водой.
— Прежде чем ты уснешь, выслушай меня внимательно, — проговорил он, поправляя ей одеяло. — Как проснешься, по нужде сходи вот сюда.
Помощник Повелителя показал серебряный стакан.
У Анукрис глаза полезли на лоб.
— Я должна сюда пописать?
— Да, — подтвердил
Чувствуя, что засыпает, пленница кивнула.
Очнувшись, она никак не могла сообразить, где находится? Память возвращалась медленно и бестолково, как бредущий из кабака матрос, которого швыряет из стороны в сторону, и самая широкая улица кажется узкой.
Анукрис откинула с груди тяжелое овчинное одеяло и тяжело вдохнула прохладный ночной воздух. Большая луна смотрела на неё сквозь прутья решетки. Девушка спустила ноги с лежанки и едва не наступила на серебряный стакан.
Какое-то время она смотрела на него, ничего не понимая. Потом вспомнила, для чего здесь эта посудина. Выполнив указание Якуануба, пленница с трудом вскарабкалась на лежанку, едва не задохнувшись от запредельных усилий. Повернулась на бок и заметила стоявшую на табурете у изголовья миску с остывшей комковатой кашей и кувшин.
Молодая женщина с трудом заставила себя немного поесть, но воду выпила всю. Шерсть оказалась мокрой от пота. Хорошо еще у стены лежало свернутое одеяло. Анукрис накинула его и замерла, свернувшись клубочком. Вспомнила надменное, холодное лицо Повелителя смерти. Для него она просто «мясо». Стоит ли жить, находясь в полной власти такого человека?
Отчаявшись, девушка попробовала заснуть, но вернувшаяся боль во всем теле прогнала сон. Вместе с муками пришла ненависть к тому, по чьей вине она оказалась обречена на такие мучения. «Будь ты проклят, чужак! — беззвучно шевелились спекшиеся от жара губы. — Пусть поразит тебя проказа! Чтоб твоя душа никогда не попадет на Поля Блаженных, тело сгниет, а дух вечно блуждает по пескам, не находя покоя!» Какие только казни не призывала она на голову Алекса, какие пытки не рисовала в своем воспаленном сознании! Но вскоре сил не осталось даже на ненависть. Пленница лежала под одеялом, то закрывая, то вновь открывая глаза.
Небо за решеткой посерело, когда она услышала приближающиеся шаги. Вошел Якуануб с корзиной и, взглянув на неё, растянул губы в робкой улыбке.
— Как ты себя чувствуешь?
— Плохо, — прошептала Анукрис.
Помощник повелителя потрогал её лоб, чуть сжал запястье, озабочено нахмурился.
— Я принес тебе молоко и свежий хлеб.
— Мне ничего не нужно, — чуть слышно возразила девушка.
— Ты должна пересилить себя и есть, — настаивал Якуануб. — Иначе умрешь.
— Меня все равно скоро убьют, — пробормотала она, закрывая глаза. Вдруг Анукрис почувствовала на щеке чье-то дыхание. Старательно выговаривая либрийские слова, помощник Повелителя смерти сказал:
— Если повезет, это случится не скоро.
Она приподнялась на локте, посмотрела в усталые, словно присыпанные пеплом глаза и взяла чашку с молоком, в котором плавали размокшие кусочки белого хлеба.
Забирая посуду, мужчина строго напомнил:
— Не забывай, что я тебе вчера говорил!