Под откос
Шрифт:
И резко пригнул голову, едва не треснувшись зубами об крышу вагона. Там, позади, что-то мелькнуло. Леха до рези в глазах всматривался в темноту, силясь понять, что его насторожило. Мелькнуло? Да тут все мелькает! Мельтешат верхушки елок, светлые карандаши бетонных столбов, пятна света из окон гонятся за поездом по откосу.
Бицепсы заныли от напряжения – весь вес тела теперь приходился только на них. Вот оно! Дорога делала правый изгиб, и последние вагоны четко проявились на фоне неба, светлеющего на востоке, там, откуда они ехали.
На крыше одного
Кого ищет? Да меня он ищет!
Леха аккуратно, очень медленно, чтобы не выдать себя движением, как тот, на крыше, опустился обратно. Вот теперь все было действительно плохо.
– Ну, что, басмачи, обложили, – пробормотал Леха.
Что дальше? Времени почти нет. Надо решать. Теперь только обратно в вагон, другой дороги нет. Леха с трудом отцепил скрюченные пальцы от скобы. Перебрался к «гармошке», просунул руку в нее и попытался оттянуть. Пошла! Даже легче, чем в первый раз. Наверное, адреналин хорошенько разбавил кровь, и зарядил мышцы силой. Стоп! Через квадратное окошко в двери был виден человек в тамбуре. Колоритный такой мужик – в классической зеленой повязкой на лбу, с густой бородой и автоматом на плече. Будто только что слез с экрана телевизора из новостей про террористов.
Леха отшатнулся назад. Нельзя туда! Думай! Думай! Анализируй!
Кто-то захватил поезд. Кто, как и для чего – эти вопросы на потом. Людей прогнали в полном составе – это было слышно – в сторону головы поезда. Зачем? Все просто – у захватчиков недостаточно людей, чтобы держать народ на своих местах под контролем. Поэтому их нужно сосредоточить компактно там, где их можно держать под присмотром. Где? Самое «голое» помещение в поезде – вагон-ресторан. Но и его не хватит. Значит, ближайшие к нему вагоны тоже используются как накопитель. Два или три. Возле ресторана как раз плацкартные, более вместительные.
После этого людей можно держать под надзором нескольких человек. А остальных – есть ведь и остальные, иначе такую толпу народа не захватить – послать на окончательную зачистку состава. Вот этим и занят тот, на крыше. Он зачищает снаружи. А значит, изнутри параллельно ему идут еще загонщики. Всех, кого не сгребли «граблями», сейчас вычищают «мелкой гребенкой».
– Попал, Леха! Вот ты попал! – запричитал Никифоров. – Как волк в окладе!
Если вражины не будут тормозить – а они точно не будут – то через несколько минут цепь загонщиков выйдет на него. В плен брать не будут – чего заморачиваться? Пулю в башку – и найдут его тут в кустах лет через несколько, не раньше. Сибирь, чай, а не густонаселенная Европа.
Внутрь нельзя, на крышу нельзя. Куда остается?
В метре внизу с бешеной скоростью несся щебень насыпи, едва видные в темноте шпалы сливались в монолит.
– Ну уж нет, – нервно засмеялся Леха. –
Обычно Ольга хорошо переносила дальние поездки в поезде. И спала замечательно, как в колыбели. Но сегодня все ее отвлекало. Перестук колес, мелькающие за окном огни редких сел, резкие гудки близкого локомотива, просачивающийся сквозь окно запах дыма. Она лежала в своем купе с открытыми глазами, и ни о чем не думала. Обрывки плохо связанных между собой мыслей кувыркались в ее голове, никак не зацепляясь друг за друга в стройную цепочку.
Лицо Алексея стояло перед ней. Он в нее влюбился, это понятно было любому. А ей – лучше всего. И самое ужасное, что ее саму тянуло к этому простому, сильному и надежному мужчине. Почему она сопротивляется? Почему не позволит себе отдаться течению?
Сашка? Когда она вспоминала его, сердце сжимала тоска. Но боль потери давно уже притупилась. Она уже не резала душу осколком стекла, а мягко, но сильно поддавливала грудь. Эта боль уже позволяла дышать. И, странно, но она стала какой-то… светлой! Разглядывая Сашкины снимки, Ольга уже не ревела, а все чаще улыбалась, хотя слезы были где-то совсем рядом. Их разделяла невидимая прозрачная стеночка, пленка. Ты улыбаешься – а глаза становятся мокрыми. Сжимаешь зубы, чтобы не плакать – и куда-то уходит улыбка.
Нет, не Сашка держит ее. Сама она себя держит. Сашка… был… добрый. Он бы ее отпустил. Он уже ее отпустил. Но если она найдет другого – Сашка умрет окончательно. Он больше не вернется к ней даже во сне.
А может быть, наоборот, это она держит Сашку? Может это из-за ее слепой любви, больше похожей на самоистязание, он завис между мирами?
Ольга совсем запуталась, и застонала, закрыв лицо руками.
– Ну что ты все маешься? – недовольно проворчала Светлана. – Сама не спишь, и мне не даешь.
– Не знаю я, что делать, – рывком села Ольга. – Боюсь. Одна на всю жизнь остаться боюсь. И связаться с кем-то – тоже боюсь.
– Чего бояться-то? – искренне удивилась Кобра. – Мужик в доме нужен? Нужен! Пацану отец нужен? Нужен. Или ты хочешь его на свои учительские гроши поднимать? Он к тебе как?
– Не знаю, – пожала плечами Ольга. – Кажется, любит.
– Ну! Тем более! Вот дуреха. А сама вон как мучаешься, значит, тоже влюбилась.
– Да ну тебя! – Ольга смущенно засмеялась.
– А чего такого? Видела я твоего – они в тамбуре с Максимом сидели, когда ты вернулась. Нормальный, вроде, мужик, руки-ноги на месте. Крепкий. Простой только какой-то, ну да ты других и не ищешь.
Ольга зарделась. «Твой». От этого слова ей почему-то стало приятно.
– И что мне делать?
– Да ничего, – засмеялась напарница. – Не отталкивай, не мудри. Остальное он сам сделает, если не дурак.
– Все у тебя так просто, – засмеялась Ольга. – Пойду, покурю. Подумаю.
Она накинула спортивную куртку, и вышла в коридор. На душе полегчало. Вроде, ничего не случилось, а прозвучали слова – и из груди словно дым вытянуло.