Под покровом дня
Шрифт:
— Нет, нет. Отправляйтесь прямо туда, пускай это будет для нее сюрпризом. Ей нужно повидать кого-нибудь из старых знакомых. Сейчас она нуждается в том, чтобы рядом с ней кто-то был.
Торн спросил ее, почему. Он наблюдал, какона смотрела на свет в окнах Сары.
— Сара только что понесла еще одну потерю. Боюсь, что она потеряла очень дорогого для нее друга.
Торн припарковал «кадиллак» в двух кварталах от дома, где жила Сара, на автостоянке Церкви Маленького Цветка. Пока он продирался сквозь кустарник,
40
Фэрвей — сектор поля для игры гольф с травой средней длины, который занимает большую часть поля между стартовой площадкой («ти») и грином.
Квартира Сары располагалась в большом огороженном комплексе. В центре комплекса стоял громоздкий двухэтажный дом в современном испанском стиле. Белая лепнина на его стенах, внутренний двор, бассейн и джакузи были ярко освещены. Дождь падал отвесно, но был таким легким, что почти не шумел в листве деревьев, росших вокруг дома.
Когда он добрался до ее жилища, свет в ее окнах уже погас. Он стоял на гравии и смотрел на темные окна, затем глянул через покатый фэрвей на дом Далласа Джеймса. Он выглядел иначе. Как дом, который нуждался в хорошем ремонте.
Торн пробрался сквозь кусты к изгороди освещенного жилищного комплекса, взобрался на стену, соединявшую дом с гаражом, и спрыгнул в густую траву.
На дорожке стоял ее «транс-ам». Рядом с ним был припаркован темный «мерседес». Еще две машины стояли в гараже. Он поднялся по лестнице, дождь лил все сильнее.
Дверь ее квартиры украшали стеклянные жалюзи с приоткрытыми створками. Торн постоял на крыльце, прислонившись ухом к двери, но ничего не услышал. С крыши на дорожку стекали тонкие струйки воды.
Он приподнял алюминиевую планку, на которой держалась одна из стеклянных пластин жалюзи. Отогнул ее так, чтобы можно было вынуть пластину. Повторил то же самое со второй, затем аккуратно опустил их на крыльцо и, проведя рукой по краю экрана от насекомых, нащупал небольшой разрыв. Он расширил его так, чтобы можно было просунуть руку.
Дверь была надежно заперта, но Сара оставила ключ в замке, поэтому Торн присел на корточки, просунул в отверстие руку и открыл замок. Осторожно повернул дверную ручку. Дождь струился по его лицу. По-прежнему не было ни молнии, ни грома. Только монотонный стук дождя.
Торн открыл дверь и шагнул внутрь. В его туфлях хлюпала вода, поэтому Торн снял их и оставил на коврике. В квартиру проникал свет прожекторов главного корпуса.
В гостиной не было никакой мебели. Отполированный дубовый пол, бамбуковые ширмы и голые стены. Он стоял и удивлялся, не ошибся ли дверью. С него капала вода. В этой комнате не было никаких следов ее присутствия, вообще не было следов того, что здесь кто-нибудь жил.
Он увидел две закрытые двери и небольшую кухню. Сначала Торн зашел на кухню,
Первая дверь вела в ванную. Белый холодный кафельный пол. Ее баночки с кремом, ее зубная щетка, ее шампунь. Журнал «Нью-Иоркер» рядом с унитазом. Торн вытер лицо ее полотенцем, промокнул им намокшую рубашку. Уловил легкий аромат.
Он вернулся в гостиную и постоял, глядя на пустой пол и голые стены. Сердце снова учащенно забилось. Торн почувствовал головокружение. Однажды, когда он еще учился в средней школе, он подобрал парня, голосовавшего на шоссе. Тот читал книжку в бумажной обложке, вырывал каждую прочитанную страницу и выкидывал ее в окно. Страница за страницей отправлялись в окно. Когда Торн полюбопытствовал, зачем он это делает, парень ответил, что любит путешествовать налегке.
— Когда ты в дороге, — объяснил парень, — даже слишком большая пачка купюр мешает быстро двигаться вперед.
Ее квартира выглядела именно так, как будто она вырвала все страницы. Это не было похоже на спартанскую обстановку Торна, аскетизм его «тюремной камеры». Эта комната была словно туша, ободранная до хребта. Торопясь, Сара двигалась к своей цели, и любой багаж казался ей обузой.
Дверь в ее спальню была чуть приоткрыта. Торн постоял перед ней, прислушиваясь к шуму дождя снаружи. В горле у него пересохло.
Он открыл дверь и вошел в ее спальню. На кровати, лежа на животе, спал мужчина, его рука свешивалась с края постели. Он слегка похрапывал, свет главного корпуса освещал лысину на его затылке.
Сара сидела на постели и смотрела на Торна. Он пересек комнату и встал у изножья ее кровати.
Она натянула на себя простыни, и Торн видел, как под простынями вздымается ее грудь. Ее глаза были скорее глазами ее матери, а не отца. Теперь он это увидел. В них была боль.
— Я знаю, кто ты, — тихо произнес он.
Она кивнула, на секунду прикрыв глаза и вновь открывая их.
— Вижу, — ответила она.
— Это ничего не значит, — сказал Торн. — Для меня это ничего не меняет.
Лежащий рядом с ней мужчина пошевелился, подтянул руку на постель и еще глубже погрузился в сон.
Она сказала:
— Я не могу ничего изменить. Надеюсь, ты это понимаешь.
— Думаю, никто из нас ничего не может изменить, — откликнулся Торн.
Он постоял еще немного, пытаясь своим взглядом заставить ее встать и подойти к нему. Но она по-прежнему сидела на постели и смотрела на него, а за окном стучал дождь.
Торн вернулся в гостиную, натянул свои мокрые туфли и вышел на улицу.
Глава двадцать вторая
Ирв наблюдал за Эймосом Клеем, склонившимся над решеткой радиатора своего старого красного пикапа. Был вторник, 23 июля, около 10 часов утра. Ирв решил получше ознакомиться с местом, где он намеревался вытащить свой счастливый билет. Оставалась еще неделя, а Ирв уже испытывал нервное возбуждение, что-то вроде опьянения, при одной мысли об этих деньгах.