Под покровом небес (другой перевод)

Боулз Пол

В офисе было душно, свет не горел. За прилавком на стопке джутовых мешков в полумраке сидел араб и клевал носом. Порт, с порога:

– Во сколько сегодня отходит автобус на Эль-Гаа?

– В восемь вечера, мсье.

– А билеты есть?

– О нет. Места на него уже три дня как все проданы.

– Ah, mon dieu! [73] – вскричал Порт; у него внутри все сразу будто оборвалось. Схватился за прилавок.

– Вам плохо? Вы больны? – взглянув на него,

обеспокоился араб, и на его лице отразилось что-то вроде участия.

73

Ах, боже мой! (фр.)

«Болен», – подумал Порт. А вслух сказал:

– Нет-нет, но вот моя жена очень больна. И ей нужно обязательно завтра быть в Эль-Гаа.

При этом он внимательно наблюдал за лицом араба, пытаясь понять, способен ли тот поверить такой очевидной лжи. Но в здешних местах, видимо, привыкли, что больные запросто могут с равным успехом как стремиться к цивилизации и медицине, так и бежать прочь от подобных благ, потому что лицо араба медленно озарилось пониманием и сочувствием. Тем не менее он поднял руки жестом, которым выражают неспособность оказать помощь.

Но Порт уже вытащил тысячефранковую банкноту и решительно разгладил ее на прилавке.

– Придется вам все же изыскать для нас два места, – твердо сказал он. – Вот, это вам. А вы уж уговорите кого-нибудь из пассажиров недельку с отъездом пообождать. – Из вежливости он не уточнил, кого именно следует попробовать уговорить, хотя и так было понятно, что задержаться придется двоим местным. – Сколько стоит билет до Эль-Гаа? – И он уже тащил из кармана новую порцию денег.

Араб встал на ноги и стоял, неспешно почесывая под тюрбаном.

– Четыреста пятьдесят франков каждый, – ответил он, – но я, право, не знаю…

Порт положил перед ним еще тысячу двести франков.

– Всего, значит, выходит девятьсот. А остальные тысяча двести пятьдесят – вам. – (По лицу клерка было видно, что решение он уже принял.) – Так я, стало быть, веду сюда жену к восьми часам.

– К половине восьмого, – уточнил араб. – Забыли про погрузку багажа.

Оказавшись в пансионе, от волнения он даже ворвался в комнату Кит без стука. Она в это время одевалась и возмущенно на него прикрикнула:

– Слушай, ты совсем, что ли, спятил?

– Вовсе нет, – сказал он. – Но боюсь, что ехать дальше тебе придется прямо в этом платье.

– Это ты к чему?

– Это я к тому, что у нас билеты на автобус, который в восемь уже отходит.

– Ой, нет! Ах, боже мой! Куда опять? В Эль-Гаа?

Он кивнул; помолчали.

– Ну что ж, – в конце концов сказала она. – Мне все равно. Ты знаешь, чего хочешь. Но уже шесть. А у нас еще вещи не…

– Я помогу тебе.

В его стремлении скорее уехать было столько лихорадочности, что она не могла этого не заметить. Смотрела, как он выкидывает ее одежду из шкафа, отрывистыми жестами сдергивая с вешалок и плечиков; его поведение поразило ее, показалось странным, но

она ничего не сказала. Когда в ее комнате он сделал все, что мог, перешел в свою, где за десять минут набил чемоданы и сам выволок их в коридор. Потом сбегал вниз: ей было слышно, как он там возбужденно разговаривает с прислугой.

В четверть седьмого сели обедать. С супом он расправился мгновенно.

– Не ешь так быстро. У тебя будет несварение, – предупредила его Кит.

– В половине восьмого нам надо быть на автобусной станции, – отозвался он, хлопнув в ладоши в знак того, что можно подавать второе.

– Ну и успеем, а нет, так подождут.

– Нет-нет. У нас и так будут проблемы с местами.

Еще доедая «газельи рожки», он потребовал счет за проживание и расплатился.

– А ты с лейтенантом д’Арманьяком повидался? – спросила она, когда он дожидался сдачи.

– А, да.

– Паспорта так и нет?

– Пока нет, – сказал он и добавил: – Да ну, едва ли они его когда-нибудь найдут. Думаешь, они волшебники? Да он, поди, уже отправлен куда-нибудь в Тунис или Марокко…

– Я все же думаю, тебе бы следовало послать отсюда консулу телеграмму.

– Да ну! Пошлю ему письмо из Эль-Гаа. Отправлю с тем же автобусом, на котором туда приедем, когда он будет выезжать обратно. Это всего дня через два или три.

– Нет, не понимаю я тебя, – сказала Кит.

– А что такое? – с невинным видом спросил он.

– Да я вообще ничего не понимаю. Вот это твое внезапное безразличие хотя бы. Еще утром ты места себе не находил от беспокойства: как теперь быть без паспорта. На тебя глядя, можно было подумать, ты и дня без него не проживешь. А теперь тебе два дня туда, три сюда – все без разницы. Согласись, это как-то не вяжется.

– А ты согласись, что это и впрямь без разницы.

– Нет, не соглашусь, – нахмурилась она. – И разница очень даже может проявиться. Причем не я об этом первая обеспокоилась, ты это прекрасно знаешь.

– Сейчас главное не опоздать на автобус.

Он вскочил и выбежал туда, где Абделькадер все еще подбирал ему сдачу. Через секунду за ним последовала и Кит. При свете маленьких карбидных ламп, свисающих с потолка на длинных проволочных подвесах, гостиничные бои уже вовсю таскали багаж. По лестнице шла целая процессия: шестеро боев, все с чемоданами. Да и на улице гостиницу в темноте окружила небольшая армия деревенских подростков, молчаливо и с надеждой ожидающих, не разрешат ли и им что-нибудь отнести к автобусному вокзалу.

– Желаю вам приятно провести время в Эль-Гаа, – нашел наконец что сказать на прощанье Абделькадер.

– Да-да, – отвечал Порт, рассовывая сдачу по разным карманам. – Надеюсь, я не слишком вас огорчил своими проблемами.

Абделькадер отвел взгляд.

– А, вы вот о чем, – сказал он. – Лучше об этом не будем.

Такое – испрошенное как бы походя – извинение было для него неприемлемо.

Уже поднялся ночной, довольно сильный, ветер. На втором этаже захлопали окна и ставни. Лампы закачались туда и сюда, фыркая и плюясь.