Под покровом небес
Шрифт:
– Понятия не имею. А ты мне вот что скажи. Лечь-то когда можно будет, не раньше полудня, да? Хреново-то как… как хреново!
– Постарайся заснуть, милый. – Милым она не называла его уже как минимум год. – Вот так наклонись ко мне, вот, правильно, а голову сюда положи. Тебе тепло теперь?
В течение нескольких минут она пыталась смягчать толчки автобуса, прильнув всем телом к спинке его сиденья, но у нее скоро устали мышцы, она опять откинулась и расслабилась, позволив его голове прыгать вверх-вниз у нее на груди. Его рука, лежавшая у нее на коленях, поискала и нашла ее руку – сперва крепко стиснула, потом хватка ослабла. Она решила, что он заснул, и тоже прикрыла глаза, думая: «Ну вот, теперь все, никуда не денешься. Попалась».
На рассвете они приехали
– Позавтракать не хочешь? – спросила она.
– Не знаю, даже самому не верится, но есть немножко хочется.
– Почему же не верится? – сказала она очень радужным тоном. – Утро. Почти что шесть часов уже.
Они опять попили черного кофе, поели крутых яиц и фиников. Когда, сев на пол, ели, мимо прошел молодой араб, который сообщил ей название того, предыдущего борджа. Помимо собственной воли Кит отметила, что он необычайно высок ростом и очень импозантно смотрится, когда, вот так выпрямившись, стоит в своих струящихся белых одеждах. Чтобы сгладить чувство вины (как это она могла что-то там еще о нем думать!), ей понадобилось привлечь к нему внимание Порта.
– Смотри, вон тот – какой клевый! – услышала она собственный голос; араб ушел.
Словечко было вовсе не ее и прозвучало в ее устах дико и ненатурально. Смутившись, она ждала, что скажет Порт. Но Порт схватился за живот; его лицо стало белым.
– Что с тобой? – вскрикнула она.
– Не отпускай автобус, – проронил он. Неуверенно встал на ноги и стремительно выскочил из комнаты.
Ковыляя в сопровождении какого-то мальчишки, он пересек широкий двор, прошел мимо шатров, около которых горели костры и плакали младенцы. Он шел, согнувшись пополам и держась одной рукой за голову, а другой за живот.
В дальнем углу оказалась крошечная каменная будка вроде орудийной башни, к ней-то и вел его мальчик.
– Sao daoua, [75] – сказал он.
Порт поднялся на две ступеньки и вошел, дощатая дверь за ним захлопнулась. Внутри стояла тьма и вонища. Опершись о холодную каменную стену, услышал, как рвется задетая головой паутина. Боль была какой-то двоякой: живот пронзали сильнейшие колики и подступала тошнота, причем все это сразу и одномоментно. Некоторое время он постоял, сглатывая и тяжело дыша. Весь слабый свет, какой был в будочке, проникал туда через квадратную дыру в полу. Что-то быстро пробежало по его шее сзади. Он отступил от стены и склонился над дырой, обеими руками держась за стену напротив. Внизу виднелась загаженная земля и покрытые кляксами и брызгами камни, шевелящиеся от мух. Он закрыл глаза и несколько минут оставался в этой позе ожидания, временами постанывая. Водитель автобуса принялся дудеть в клаксон; почему-то этот звук усилил страдания Порта.
75
Вот, лечитесь (араб.).
– О господи, да заткнись ты! – крикнул он во весь голос и сразу же застонал.
Но гудки продолжались, короткие сигналы стали перемежаться длинными. В конце концов пришел момент, когда возникло ощущение, что боль вдруг стихла. Он открыл глаза и непроизвольно дернулся вверх, потому что на миг ему показалось, что снизу полыхнуло. Это было рассветное солнце, засиявшее на обгаженных камнях. Когда он открыл дверь, за нею стояли Кит и молодой араб; взявшись с двух сторон, они помогли ему дойти до ожидающего автобуса.
По мере того как созревало утро, пейзаж набирался какой-то новой мягкости, становясь, пожалуй, даже веселее, но был совершенно несравним ни с чем из того, что Кит когда-либо видела. Вдруг она поняла: это потому, что камень понемногу уступает место пескам. Среди песков там и сям
Впервые она испытала некоторый всплеск интереса. «Надо же, – подумала она, – и правда впечатляет, когда в наш атомный век тебе встречаются подобные типы».
Порт сидел, закрыв глаза и откинувшись в кресле.
– Ты просто забудь, что я тут, – сказал он, когда они выезжали из борджа, – мне так будет легче с этой мутотой справляться. Осталось-то всего несколько часов: потом, даст бог, в постель.
Молодой араб владел французским как раз настолько, чтобы абсолютная невозможность настоящего разговора с Кит не страшила его и не вызывала в нем неприязни. Ему, похоже, казалось, что одного какого-нибудь существительного или глагола, изреченного с чувством, вполне достаточно, и она старалась его не разубеждать. С обычным для арабов талантом простое перечисление фактов превращать в легенду он рассказал ей об Эль-Гаа с его высокими стенами и воротами, которые запирают на ночь, о том, как тихо на его темных улицах, и о его огромном базаре, где продают много всякой всячины, которую привозят из Судана или из мест еще более отдаленных: это и соль в брусках, и страусиные перья, золотой песок, шкуры леопардов… Он перечислял все это длинным списком, не останавливаясь перед тем, чтобы, когда французское слово не подворачивалось, вставлять наименование товара по-арабски. Она слушала с полным вниманием, загипнотизированная его необычайно обаятельным лицом и голосом и очарованная экзотичностью того, о чем он говорил, вкупе со странностью способа их общения.
Вокруг теперь простирались песчаные пустоши, кое-где поросшие чахлыми деревцами, будто изломанными в попытках скорчиться пониже под губительным, смертельным солнцем. Небесная голубизна впереди тем временем стала превращаться в белизну такого жестокого каления, что ничего подобного Кит даже не предполагала возможным; это оказалось небо над городом. Не успела она оглянуться, как они уже катили по улице меж серых глинобитных стен. Вслед проезжающему автобусу кричали дети колючими, как яркие иголки, голосами. Глаза Порта были по-прежнему закрыты; она решила не беспокоить его, пока не приедут. Круто повернули налево в поднятую их же автобусом тучу пыли и, въехав в ворота, попали на огромную пустую площадь – этакое преддверие города; в другом конце площади видны были опять ворота, размером еще больше первых. За ними люди и животные исчезали, поглощаемые тьмой. Автобус, дернувшись, остановился, водитель торопливо выскочил и поспешил куда-то с таким видом – дескать, знать вас не знаю и видеть больше не хочу. Пассажиры еще спали или, позевывая, начинали озираться в поисках своих пожитков, которые по большей части оказывались вовсе не там, куда их клали вечером.
Словами и жестами Кит объяснила, что они с Портом будут оставаться на местах, пока не выйдут остальные. Молодой араб сказал, что в таком случае он тоже останется, потому что Кит понадобится его помощь, чтобы отвести Порта в отель. Пока сидели, ждали, когда все пассажиры лениво вылезут, он объяснил, что отель находится на другом конце города, рядом с крепостью – ведь он и предназначен почти исключительно для новых офицеров, у кого еще нет домов, потому что очень редко кто из приехавших на автобусе нуждается в отеле.
– Вы очень добры, – сказала она, откинувшись в кресле.
– Точно да, мадам.
Его лицо не выражало ничего, кроме дружелюбной заботливости, и она доверилась ему безоговорочно.
Когда наконец пассажиры освободили салон автобуса, оставив на полу и сиденьях россыпи гранатовых шкурок и финиковых косточек, он встал и вышел, сразу обратившись к группе мужчин с просьбой помочь донести багаж.
– Мы приехали! – громким голосом проговорила Кит.
Порт шевельнулся, открыл глаза и сказал: