Под прикрытием
Шрифт:
Афганистан – в хлам разбитые дороги, нищая серость гор, красные лоскуты маковых полей, зелень зарослей конопли, следы от пуль на редких дорожных указателях. Техника – если на русской земле ездили обычные машины – легковые и грузовые, то здесь – большей частью бронированные, ощетинившиеся стволами внедорожники и пикапы с крупнокалиберными пулеметами на самодельных турелях. Легковые машины были разве что в Кабуле, остальное – дикая земля, там только внедорожник, а еще лучше бронированный внедорожник. Базары – торгуют рабами, заложниками, женщинами, детьми для плотских утех, оружием, наркотиками – в открытую, никого не стесняясь взвешивают пакеты, запакованные в несколько слоев прочной полиэтиленовой пленки, торгуются,
16
Душман – в оригинале это слово значит «бандит с большой дороги», тот, кто грабит купеческие караваны.
Выехав на афганскую землю, люди, сидящие в кабинах тяжелых грузовиков, ощутимо подобрались, передернули затворы автоматов. Все они пришли из силовых структур Российской империи – кто-то из десанта, кто-то из спецназа, кто-то из жандармерии. Все они уволились, и уже на следующий день их приняли в некое «общество на паях», недавно организованное и имеющее основной целью «оптовую торговлю и организацию перевозок в Восточных землях». Возглавил это общество некий Арут Ашотович Егиазарян, уволившийся недавно с дипломатической работы и подыскивающий себе занятие по душе – откуда-то он хорошо знал специфику грузоперевозок. Происхождение капитала этой фирмы было темным и сомнительным, персонал фирмы как на подбор – крепкие неразговорчивые мужики от двадцати пяти до пятидесяти, предпочитающие ходить в камуфляже. Это был первый рейс, за ним пойдут другие.
В кабине каждой машины сидели двое – водитель и охранник. У водителя был укороченный, удобный в тесноте кабины автомат, у охранника – полноразмерный «калашников» с подствольным гранатометом. И кабины, и кузов защищены съемной броней, что давало некую уверенность в том, что первая, короткая часть пути пройдет нормально. Душманы опасались нападать на караваны у самой границы, потому что там ждут клиентов проводники, а увидев душманов, не преминут с ними разобраться. Тридцать километров – все, что им следовало пройти на первом этапе, потом они пойдут со своей охраной, да и сами они чего-то да стоят.
– Налево! – Сидевший в головной машине охранник, придерживая автомат коленями, неотрывно смотрел на небольшой прибор – спутниковый приемник системы навигации. По нему прокладывался путь – потому что надежных ориентиров в Афганистане почти не было…
Свернув с накатанной дороги, машины пошли по целине, переваливаясь на камнях и ухабах, раскачиваясь, как лодки в шторм. Было лето, была сушь – и столб пыли выдавал продвижение небольшой колонны, но с этим ничего нельзя было поделать…
Картинки из прошлого
День сменялся ночью, а ночь – днем, «падре» все не приходил, а сэр Колин с удивлением открыл для себя много новых, незнакомых прежде вещей. Жизнь в Лондоне –
А теперь… А теперь сэр Колин уже седьмой день жил простой деревенской жизнью. Он просыпался рано утром от петушиного крика, он питался здоровой крестьянской пищей без консервантов и красителей. Он неуклюже выполнял простые крестьянские работы, помогал донье Стефании возиться с курами и свиньями, он не отвечал на телефонные звонки – телефон здесь просто не принимал, в этом благословенном месте не было сотового покрытия. Удивительно – но он не боялся местных, и местные, хотя и сплошь мафиози, стали понемногу признавать его. По крайней мере, когда он шел по улице, дети не прятались, как раньше, а подбегали к нему, пытались заговорить, втянуть в свои игры. Удивительно – но он понимал их, а они – его. Он даже бросил курить, чтобы табачный дым не мешал ему наслаждаться чистейшим воздухом…
Сэр Колин перестал бояться отставки. Прежде он боялся отставки, боялся быть ненужным – это чувство съедало его изнутри, словно кислота, особенно в последнее время. А теперь… Ну, отправят в отставку. Конечно же, в почетную, на таком уровне поганой метлой не выгоняли – его примет премьер, произнесет прочувствованную речь, коллеги пустят скупую слезу, в уме прикидывая, как половчее забраться в опустевшее кресло. Что-нибудь подарят – часы золотые или заказное ружье «Джеймс Перде» или «Холланд и Холланд»…
И что? Жизнь кончилась? Да вот вам, выкусите! Он уедет куда-нибудь, купит домик – денег более чем хватало. Он не будет дышать мерзким лондонским смогом и глотать отравленную консервантами пищу. Он не будет больше приказывать своим подчиненным лгать, воровать, убивать, подрывать. Возможно, он заведет несколько кур и большого красивого петуха. И проведет остаток жизни как человек, а не под постоянным прессом.
Найджел тоже расслабился – он уже не хватался при каждом случае за оружие, а его бычья сила очень даже пригодилась. Томаззино был плотником, он брал подряды на ремонт и восстановление домов, и Найджел теперь ходил с ним и помогал в его нехитрой работе.
Сейчас сэр Колин сидел на большом, неизвестно как тут оказавшемся камне и смотрел на закат. В руках у него была лепешка, иногда он откусывал от нее кусочек и тщательно жевал, иногда отрывал и бросал суетившимся неподалеку курам…
– Теперь ты понял, почему я послал все к чертовой матери? – раздался тихий голос за его спиной.
Сэр Колин вздрогнул – он не слышал, не почувствовал, как падре приблизился к нему. Впрочем, сэр Джеффри был полевым агентом, работал даже в петербургской резидентуре – удивительного в том, что он сохранил навык бесшумной ходьбы, не было…
– Понял… Вот только не всем это дано.
– Не всем. Но каждый сам выбирает себе судьбу, – падре внезапно перешел на русский – язык вероятного противника, которым он владел в совершенстве, – у русских есть такое понятие «судьба» – очень емкое и точное, в английском языке прямого аналога нет. Это одновременно и сумма всех поступков, совершенных человеком, и путь, по которому он идет в будущее, и то, что он должен сделать для этого мира, с какой целью он пришел в него. Как думаешь, какая у нас судьба, Колин, для чего мы родились?