Под прикрытием

Афанасьев Александр

– Мне придется сделать несколько выстрелов на ближней дистанции. Там не промахнешься. Потом стрелять и на дальнюю. Поэтому нужен глушитель, но съемный. При дальнем выстреле вместо глушителя нужно будет поставить компенсатор – ствол должен рассчитываться исходя из него, с глушителем я и так попаду.

Моргейт снова кивнул.

– Калибр?

Бухгалтер задумался.

– Я кое-что прочитал по дороге сюда… Отстал от жизни, признаться. Нужно что-то крупнее обычного пехотного, но меньше пятидесятого. Исходя из того, что есть сейчас, времени на изготовление минимум.

– У меня есть затворная группа под 338 Уитерби. Не заводская, а бенчрестовская [94] , от Панда. Новая. Устроит?

Бухгалтер кивнул, отметив

про себя, что с этим калибром он никогда не работал – надо будет попрактиковаться и выучить наизусть баллистические таблицы.

– Ствол… Шиллен, заготовка есть. Только обработать как следует.

– С отпуском? [95]

– Обязательно.

– Спусковой механизм?

94

Бенчрест – еще одно североамериканское изобретение, делающее эту нацию сильнейшей в области стрелкового спорта. Бенчрест – это стрельба со стрелкового стола, с упором по мишеням из произвольной винтовки. Оборот этой индустрии измеряется миллиардами долларов, а кучность групп, выпущенных из бенчрест-винтовок, доходит до 0,15–0,20 МОА, угловых минут. Для сравнения: кучность «СВД» в лучшем случае равна 1,5 МОА, а при использовании валовых пулеметных патронов, как это часто делалось в Чечне, доходит и до 5 МОА.

95

При механической обработке ствола в стали скапливаются внутренние напряжения, это плохо влияет на кучность. Отпуск – это предфинальная стадия обработки, когда ствол в течение трех дней сначала медленно нагревают до +18°, потом охлаждают до –18°. В результате внутренние напряжения снимаются, и кучность вырастает на 20–25 %.

– Джевелл. Тоже бенчрестовский, с регулировкой. Можно было бы Тимни, но у меня сейчас таких нет. В целом, я это вижу… Такой вопрос – сколько выстрелов потребуется сделать?

– Один, – Бухгалтер ни секунды не колебался, – только один, не больше.

– Тогда винтовка будет выглядеть, как та же «RAI-500», только под другой калибр. Затвор для перезарядки вынимается из ствольной коробки, патрон крепится вручную на зеркале затвора, после чего затвор с патроном вставляется обратно в ствольную коробку. Ствол консольно вывешенный, ничего не касается. Под ним – упор под руку, там же можно будет при необходимости поставить сошки. Приклад точь-в-точь как на «RAI-500», разборный, на кучность он не повлияет. Прицел сажаем на саму ствольную коробку. Устроит?

Бухгалтер кивнул. Получилось примерно то же, о чем он думал, пока паром шел по неспокойным холодным водам Северного моря.

– Тогда… Тридцать тысяч фунтов стерлингов устроит?

Цена была безбожной, за эту цену можно было купить очень хороший автомобиль, но Бухгалтер, не задумываясь, согласился.

– Деньги, как в прошлый раз?

Моргейт утвердительно кивнул.

– Тогда мне нужно съездить в город. У меня тут в окрестностях машина.

– Хорошо. И еще…

– Да?

– Если хотите, чтобы ваш заказ был выполнен как можно быстрее, можете вернуться и помочь мне. Надеюсь, сэр, вы не против простой пастушьей пищи и моего общества?

Бухгалтер улыбнулся.

– Ничуть…

Картинки из прошлого

11 августа 1995 года.

Санкт-Петербург.

Императорский яхт-клуб

В любом городе, особенно в столичном, и тем более в столице огромной империи, есть нечто такое, что является душой этого города. Это и нечто неосязаемое – праздники, традиции, возможно, даже погода, и осязаемое – здания, памятники. Берлин всегда ассоциировался с Рейхстагом и Унтер-ден-Линден, Лондон – с Биг-Бэном и Таймс-Сквер. В САСШ и Российской империи, если бы кто-то задался целью отыскать их архитектурный символ, оказалось бы, что он

находится не в столице. В Северо-Американских Соединенных Штатах это стоящая на страже нью-йоркской гавани статуя Свободы, а в Российской империи – безусловно, величественный Московский Кремль и рядом с ним изумительный собор Василия Блаженного. Санкт-Петербург же, несмотря на то что был столицей, выделяющейся среди остальных архитектурной доминанты не имел. Санкт-Петербург – это и Стрелка Васильевского острова, и Зимний дворец, и Смольный институт благородных девиц, и Медный Всадник, и мосты, и, конечно же, здание Императорского яхт-клуба на Большой Морской. Императорский яхт-клуб был местом средоточия элиты Российского государства. Туда очень сложно было вступить, потому что членов принимали путем всеобщего голосования членов клуба, и один черный шар уничтожал двадцать белых. С детства записывали в этот клуб только членов венценосной семьи. Там были и изумительные винные погреба, и каминная, и отдельные кабинеты для тех членов клуба, кто желал уединиться. В Императорском яхт-клубе практически не было ни одного члена – не аристократа, нувориши предпочитали развлекаться в других местах, сюда они вступить и не мечтали. Даже право баллотироваться в Императорский яхт-клуб было важной семейной ценностью, передаваемой в аристократических родах по наследству.

Темно-синий «Даймлер» подрулил к клубу уже под вечер. Припарковался он, естественно, не на закрытой стоянке членов клуба, а на улице, среди других машин. Моложаво выглядящий господин в черном блестящем плаще – дождь все-таки пошел, помахивая длинным зонтом-тростью, прошел прямо к дверям, стукнул медным, позеленевшим от времени молотком. Открывшему дверь швейцару показал визитную карточку члена клуба, с которым у него была назначена здесь встреча. Если бы он показал не карточку, а, допустим, свое служебное удостоверение – его бы, пожалуй, тоже пропустили бы и даже обслужили в ресторане – зато потом бы на него показывали пальцем, как на пример самых дурных манер, какие только можно себе представить.

– На втором этаже. Пятый кабинет слева… – шепнул швейцар на ухо гостю, принимая у него плащ. Он уже привык к тому, что к одному из членов клуба, Кахе Несторовичу Цакае, постоянно ходят люди, и эти люди нуждаются во встрече «тет-а-тет», поэтому Цакая принимает их в закрытом кабинете, без окон и с журчащим, заглушающим тихий разговор фонтаном. Хоть Цакая и был теперь в отставке, но люди к нему ходили, и он их принимал – их даже стало больше, потому что раньше некоторые встречи, надо полагать, проходили в здании Министерства внутренних дел. Уставом клуба возможность развертывать разведывательную работу на базе клуба не предусматривалась, но и претензий Кахе Несторовичу никто не предъявлял. Во-первых, потому что опасались, во-вторых, потому что эти встречи другим членам клуба не мешали. Те, кто приходил к Цакае, вели себя тихо, пристойно и вообще старались не привлекать внимания…

Когда Ковач, конечно же, постучавшись, заглянул в кабинет, Каха Несторович Цакая, стоя у противоположной стены, внимательно рассматривал модель парусника, заключенную в большую, старинного вида бутылку. Услышав вошедшего, он, не оборачиваясь, показал рукой на кресло…

– Всегда удивлялся, – произнес он, разговаривая будто бы сам с собой, – как мастера умудряются запихнуть такую красоту в бутылку?

– Мне показывали. В самых сложных случаях корабль собирается прямо там с помощью пинцетов. Если работа попроще – то отдельно в бутылочное горлышко засовывают корпус корабля, отдельно – мачты и снасти, и потом одно с другим скрепляют.

– Жаль…

– О чем вы? – не понял Ковач.

– Жаль, что вы мне это рассказали, Владимир Дмитриевич. Так вы разрушили тайну. А мир слишком скучен, если в нем нет никаких тайн.

Действительный тайный советник гражданской службы Каха Несторович Цакая с сожалением поставил бутылку с парусником на подставку, вернулся в свое кресло – оно всегда стояло в тени.

– Кто?

– Котовский. – просто ответил Ковач. – Мечислав Генрихович Котовский.

Ковач сидел на свету, пусть и рассеянном, а Цакая – в тени, поэтому Ковач и не заметил, как побледнел действительный тайный советник при произнесенном имени…