Под пристальным взглядом
Шрифт:
– Нет, я не кричала тогда от страха, – говорит она мне, оправляя рушник на портретах отца, матери, братьев. – Но до сего дня кричу и рыдаю во сне. И снится вот уже сколько лет одно и тоже: утро – ясное, ясное. И мы, папа, мама, братцы, идем под конвоем. И…просыпаюсь в холодном поту. До сих пор не могу смотреть кино про войну, слышать выстрелы. Мне плохо бывает от вида огня. Да будь же ты проклята, война, и кто ее затевает.
Так неужели она, не говорила об этом своим сыновьям – солдатам? Говорила. Еще и как! И не где-нибудь, а у кургана памяти жертвам фашизма, который вот уже несколько лет насыпает в центре села местный учитель Алексей Давыдович Щербак. Стар уже этот человек, но дав обет создать необычный
Мы уверены в себе, сильны братской дружбой народов нашей страны, их великим духом единения, верностью заветам отцов. Вам еще, видимо, кажется странным, как это казалось и Гитлеру, что существует общность между народами, бескорыстная дружба и братство. Но мы это знаем прекрасно, как и все народности и национальности бывшего Советского Союза. Это знают наши хлеборобы и рабочие, ученые и солдаты. Каждый из них может назвать десятки свидетельств окрыленности этой дружбой, верности ей. Я приведу один – о нем мне поведал когда-то Сурен Саркисович Арутюнян, директор одного армянского предприятия. Ранняя юность Сурена тоже была опалена войной. Ушел на фронт со скамьи десятого класса. Служил в интернациональном полку, где были русские и белорусы, украинцы и азербайджанцы, армяне и грузины. Бывал в переделках разных. Но не них акцентировал он свой рассказ в беседе со мной, а на общенациональной спайке, что царила в их части. И вот тот пример:
– Попал наш взвод в окружение. В сумятице кое-кто потерялся, собирались потом, объединяли оставшиеся съестные припасы, делили на всех поровну, в том числе и на тех, кого не было в данный момент. Их долю хранить раздавали другим. Мне выдали паек на украинца Горняка. Долго мы пробирались, одновременно разыскивая своих товарищей. Отощали, съели свои пайки, но пайки отставших не трогали: встретимся – передадим, накормим их.
Вот так-то.
Тяжелы испытания, что выпали на долю народа. Мы не хотим, чтобы они повторились. И напрасно представляют нас завоевателями, захватчиками и поджигателями войны, различного толка злопыхатели. Наш народ по натуре-своей созидатель, труженик, а не разрушитель. В лютую годину он становится воином, хлебороб берет в руки оружие, но не затем, чтобы завоевывать чужие земли и мстить. Даже величайшее зло Второй мировой войны, в основном выплеснувшееся на нас, не ожесточило, не уничтожило добрых начал у россиян. Помнит мир спасенный, мир живой, что именно наши солдаты, не сняв пропахших кровью, потом и порохом шинелей, восстанавливали берлинское метро, пражские дворцы, мосты через Дунай… Наш народ великодушен и отзывчив на чужую беду, как отзывчивы все, кто сам перенес ее.
Ноют раны наших ветеранов войны и багряным светом горят их боевые ордена. Тем сильнее наше стремление к миру на земле, вера в человеческий разум, во всепобеждающую жизнь и труд. Вспоминаю, как ехали мы с фронтовиком Андреем Петровичем Губарем по местам партизанских боев. Он, бывший связной, дважды расстрелянный фашистами, чудом оставшийся в живых, попросил остановить машину, вышел на обочину дороги, а потом поспешил к одному из дубов-великанов, что стояли недалеко. Нагнулся, чего-то взял в руки, показал мне. То были оборжавевшие остатки автоматных гильз.
– Видишь, – сказал он, – они несли в себе смерть, но истлели. Жизнь взяла верх. Ради этой жизни и не жалели себя мы. И даже кое-кто из нас пришел с того света, чтобы делать ее вольной, свободной, красивой.
Прошла по земле война… На месте боев и пожарищ поднялись новые села и города, растут цветы и деревья.
Знаю, в день лучезарной победы придет он, согбенный и седовласый, последний оставшийся в живых фронтовик моей деревни к скверику в центре села, где под мраморными плитами символически покоятся сотни не вернувшихся с кровавых полей его близких и односельчан. И я боюсь только одного, что он, обратится памятью к павшим и задаст тот же вопрос, что задал и мне при встрече неделю назад: «За что мы сражались?».
А я вспоминаю тот далекий май сорок пятого года. Ощущение неизбывной радости той поры и сейчас живо в моем сердце. Белая пыльная дорога, белые платочки деревенских баб и выцветшие добела гимнастерки возвратившихся с фронта солдат. Первая общая радость, с которой несколько сотен матерей и жен, получившие в войну похоронные, хоть ненадолго, но перестали думать, что в их дом навечно пришло несчастье.
Вспоминаю соседа дядю Мишу Бонокина. Перекинув через шею солдатский ремень, подтянув к нему косовище и придерживая двумя пальцами правой руки рукоятку, косит он за деревней молодую траву. Три девочки – малолетки точат поочередно батькину косу. Дядя Миша – инвалид первой группы, у него нет левой руки и трех пальцев на правой, он ранен в живот и ногу…
Дядя Петро на дрожках везет в больницу сына Алеху. Глубокий, рваный шрам пересекает лицо бойца. Он тоже, придя с фронта домой, сразу пошел работать. И вот беда, когда заводил рукояткой трактор, рвануло ее в обратную сторону, и отлетел от машины механизатор. Он скоро умрет в сельской больнице…
Что же заставляло моих земляков и миллионы их сверстников действовать так: не кичась фронтовыми заслугами, превозмогая недуги, чуть ли не на второй день по возвращении с войны идти на поле трудовое, требующее также великого напряжения и солдатского пота.
И, размышляя в этом направлении далее, начинаешь понимать суть войны народной, отечественной, в которой люди сражались не за Сталина, не за партию, а… за себя, защищали собственную национальную гордость и свои национальные традиции, хранителями и носителями которых были в первую очередь матери, деды, отцы. И видится в том великое единство народного духа, понимание всеми общего долга перед отчим краем, чем и могуча Родина, каждый человек.
Неужели же мы, ослепленные нынешними политическими баталиями и борьбой за передел власти, стали забывать об этом, вводя беспамятством в смятение стариков-ветеранов, давших нам величайший пример беззаветного служения Отечеству, государству, народу?
Опомнимся! Обретем свою историческую память, без которой невозможно существование никакой нации. Обретем согласие, крепость духа, которые держатся, как известно, на вере в святость общего дела, и тем утешим наших славных защитников Родины, самих себя. И тогда нынешний праздник Победы хоть и будет, как и всегда, со слезами на глазах, но слезами не горечи и безысходности, а светлой печали и гордой памяти.
Салют
Есть на Черниговщине село. Макошино называется. Стоит там на самом видном месте бронзовый монумент, на барельефе у которого выбиты имена и фамилии макошинцев, что не вернулись домой с войны. Много фамилий. 420. Даже по меркам сурового военного времени факт этот представляется, что и говорить, необычным. 420 человек из одного села сложили головы в боях с фашизмом.
Имена на белых плитах расположены в алфавитном порядке. Когда, читая их, доходишь до буквы «М», невольно останавливаешься: взгляд застывает на фамилии «Маглич», повторяемой несколько раз.