Под псевдонимом «Мимоза»
Шрифт:
— Да разве можно, Мари, запрещать научное познание той или иной проблемы лишь потому, что могут всплыть на поверхность неприятные либо преступные факты из жизни каких-то лидеров или сообществ?
— Оказывается, можно — «сильным мира сего» все позволено, Вадим Ильич — Вам ли не знать этого! Гм, но даже Ханна Арендт [5] утверждает, что в наше время необходимо дать правдивую оценку еврейской истории. Тем не менее многие ученые лишь из страха перед возмездием избегают прикасаться к ней. Увы, это совсем
5
Ханна Арендт — немецко-американский философ ХХ века иудейского происхождения.
— А впрочем, я больше не смеюсь, Мари! Только Ты сама об этом не очень-то распространяйся!
— Да это же поразительно, Вадим Ильич, почти невероятно! Ведь кагалу удавалось десятки веков держать блуждающую по земле расу в верности национальному идеалу. Раввинам-то давно ясно было, что прочие народы отходят от своей веры. А этим-то глупым «гойским» народам казалось, мол, если от Бога-то откажутся, то в ногу с прогрессом пойдут! Но каганат о том только и мечтал: постепенно свою власть кругом распространять и наконец-то даровать своему народу господство во Вселенной. Причем «их» цель — не уничтожить нас, гоев, всех до единого, а подчинить себе, сделать нас рабами безмозглыми!
— Именно это и страшно, Мари! Они ведь никому не позволят вникать в свои планы, в механизмы своей тайной-то власти. Из-под земли достанут и затравят любого! Смотри, Машенька, по-осторожней будь!
В декабре Силантий Семенович, наконец, вышел в отставку, и Маша впервые за много лет встречала Новый год вместе с родителями в их квартире на проспекте Мира
— О какой внешней политике можно говорить с этими предателями! Я ведь ни на что повлиять не могу, а ишачить в интересах этих мерзавцев? Ну уж нет, увольте, лучше сдохнуть в нищете! — сидя за праздничным столом, исходил от негодования старый дипломат.
— Сдохнуть в нищете тебе, папочка, дочь твоя не позволит, — бодро усмехнулась Мимоза, — а что на пенсию вышел, так я давно о том мечтала, молодец!
— До чего дошли! А ведь это «Каин» еще с декабря прошлого года задумывал и гэкачепистов сам благословлял. Ну не «иуда» ли, а? Потом же руки свои умыл, тоже мне, Пилат коммунистический! Слова-то его в аэропорту, когда он из Фороса прилетел, помнишь, Машенька? Мол, я не сказал всего. И никогда не скажу всего, — и это заявил президент великой страны, а?
— Успокойся, папа, теперь ни великой страны, ни этого президента больше нет. Его, предателя, история рассудит.
— Рассудит, конечно, когда-нибудь. Но сейчас-то, дочь, хуже войны! Что кругом творится — Гоморра! Не-пред-ста-вимо!!! Эх, время-то, девочки, какое! Гм… ведь пять дней назад случилось нечто неслыханное. Понимаете? А никто и в ус не дует — ведь Союза ССР больше нет — сметен с лица земли! Учтите, что безо всякой войны! Событие-то — уму непостижимое! Тектонический сдвиг земной коры!
— А не кажется ли тебе, папа,
— Вот чего я никак осознать не могу, девочки: почему «хромой бес» и Горби заделаться-то решили великими реформаторами? Во имя чего, спрашивается, стали все рушить в ущерб своему же народу — во имя чужих народов? Во имя самих себя? Такой самоубийственный ход! У них самих — тяга к концу света, что ли?
— Да что ты все об этих выродках, папа! Для них-то русский народ никогда своим и не был! Почему?! Другой вопрос.
— Перестаньте об этом, надоело! Ты-то, Мария, не вздумай в политику лезть, — нервно вставила свое типичное словцо Елена Ивановна, — ведь и убить ненароком могут!
— Да что ты, мамочка! Успокойся, я ведь в иностранной фирме служу и вообще немецкая я теперь гражданка — какая уж тут для меня политика?!
— А мама, между прочим, права! Ты, Машенька, в твоем-то положении, подальше держись от всяких игр, — предостерег отец и спохватился. — Ой, что-то мы кулаками после драки размахались! Вы что, мои дорогие!! Уже без пяти двенадцать!!! Пора шампанское открывать!!!
Глава 2. «Сердцу не прикажешь»
Друг мой! Ныне, как бывало,
Мы любовь свою отпели,
А вдали зарею алой
Вновь лучи ее зардели.
Вл. Соловьев
Знакомство Маши с Удальцовым вызвало недовольство графа:
— Не слишком ли много узнал он о тебе, чего знать никто не должен? Переводчица с фирмы тебя с ним видела — нехорошо это!
— Вы правы, Вадим Ильич! Но должна же я отблагодарить его за свое спасенье или нет?
— Поступок его, без сомненья, благородный, иначе и не назовешь. Но сделай так, чтобы с ним лично не встречаться. Ни в коем случае!
И Мимоза попросила Алевтину вернуть своему спасителю деньги с благодарственным письмом. Удальцов же был раздосадован, что сама фрау Штирлиц не снизошла до встречи с ним, но все же отправил ей записку: «Ваше превосходительство, госпожа президент Маша! Не погнушайтесь просьбой скромного почитателя ваших талантов, не стоящего и мизинца вашего! Позвоните не теряющему надежды бедному художнику, который был бы несказанно счастлив погутарить с Вашим Превосходительством о самых что ни на есть, высочайших материях!». Над сим посланием подруги дружно посмеялись, но Мими явно погрустнела.
— Что, нравится он тебе? — спросила Аля, сочувственно улыбаясь. — Очень даже заметно!
— Уж от тебя-то не скроешь! Но, видно, не судьба, — печально вздохнула Маша, — ведь Корф…
— Ах, перестань, Мими! Что ты все графа-то боишься? Нельзя так сразу отступать! Нет-нет, надо что-то срочно придумать. Позвони Удальцову!
— Не могу, Алька! Я дала слово шефу… Ну даже если… то не могу же я тайно встречаться, понимаешь?
— Ну-ну, так в девках и останешься! Граф твой, конечно, хорош, но…