Под ручку с Богом!
Шрифт:
Наступила снежная зима. Моя жизнь окончательно погрузилась в безэмоциональный мрак. Апатия к жизни накрыла меня с головой, и я перестал понимать окружающий мир. Временами меня одолевало безумие, в котором было страшно признаться даже себе самому. Я осознанно заглушал сознание молитвами, но подсознание бесконтрольно вырывало меня из сомнамбулического состояния, и злорадные мысли закипали во мне мерзким ехидством. Почему так происходило? Я не знаю. Вероятно, нужно было обратиться к специалисту. Психолог, невролог, мозгоправ… Кто там еще существует на эту тему? Меня можно было спасти, но никому абсолютно не было до этого дела.
Итак, наступила зима, и в один из таких тревожных денечков мне захотелось совершить противоправный поступок. Поковырявшись в своих
Кабинет директора находился на первом этаже, и попасть в стекло было проще простого. Единственное, что здесь требовалось, – сила броска и смелость, так как уйти незамеченным не предоставлялось возможным, но для себя я уже все решил и совершенно не опасался возможных последствий. Я дождался конца уроков и слепил три снежка. Теплом ладоней я превратил их в идеальные ядроподобные снаряды, на которые было приятно смотреть. Для гарантии в один из них я спрятал железный шарик от школьного бильярда, который украл в группе продленного дня.
Я не знал, с чего начать этот опасный эксперимент, и поэтому по традиции прочел молитву для успокоения пульса. После недолгого волнения я осторожно бросил первый снежок в центр оконной рамы – стекло лишь задрожало. Я понял, что мне недостает элементарной силы, и второй снаряд я запустил что было мочи. Бросок был ощутимо мощнее, но стекло выдержало и на этот раз, указав на мою несостоятельность. В ту же секунду в окне появилось лицо разъяренной секретарши. Это была некрасивая девушка-очкарик лет двадцати, с тонкими икрами и грубым голосом. Она начала грозить мне кулаком, я сжался от страха, но переборол его и взглянул на оставшийся снежок. Он, в отличие от меня, не дрейфил, а призывал к действию: эй, не бойся, мне самому не терпится сделать это! Он будто подмигнул мне, и я, глубоко вздохнув, метнул бронебойный снаряд в стекло изо всех сил. Ледышка прошибла его насквозь, образовав при этом эффектную пробоину. Я непроизвольно вскинул от радости руки вверх и подпрыгнул от счастья – ура! Я не убегал, цель моего вандализма была достигнута. Ощущение восторга от выполнения дерзкого плана перекрывало страх неминуемого наказания. Впервые в жизни я почувствовал себя свободной личностью, человеком, победителем, который способен пойти наперекор общественным установкам и запретам. Это был мой первый по-настоящему смелый поступок. Меня схватили старшеклассники и оттащили к директору, где я минут тридцать выслушивал нотации в ожидании Тамары.
– Ты хоть понимаешь, что ты опозорил маму? Неужели тебе не стыдно?! На улице зима, ты выстудил весь кабинет! Поступил как последняя шпана! Теперь все будут показывать на тебя пальцем и говорить о том, что ты натворил! – отчитывал меня директор.
Боже! Да более приятных слов я в жизни не слышал! Я – низкорослый Огрызок – могу доставить столько хлопот! Я заморожу директора школы! На меня обратили внимание! Обо мне теперь заговорят. Разве это не победа?!
Я наблюдал за Тамарой и чувствовал, как фразы директора линчуют ее самолюбие. Я врал, что хотел попасть в ворону, что я случайно, что больше не буду, но директор не затыкался, и, чтобы прекратить это утомительное судилище, я картинно расплакался. Мне хотелось обедать, и дальнейшие проблемы с ремонтом стекла меня не касались. Я ребенок! У меня стресс! Пусть им самим станет стыдно за то, что они перегибают палку и наносят мне психологическую травму, а вечером я помолюсь, и дело в шляпе. Господь на моей стороне!
Мой плач сработал, теперь в глазах педагогического совета я оказался жертвой, и все шишки полетели в Тамару. Ей предлагалось оставлять меня на продленке, отдать в спортивную секцию и принимать участие в жизни школы. Тамара краснела, извинялась и вертелась как уж на сковородке. В общем, меня припугнули учетом в милиции и неудом за поведение в четверти, а Тамару обязали возместить причиненный ущерб. Мы пробыли в школе еще
Никогда не думал, что представительница прекрасного пола, тем более «мама», может быть настолько жестокой. Мне всегда казалось, что женщины изначально более терпимые и мягкие существа, чем мужчины. Но, видимо, в ту пору я был слишком наивен и совершенно не разбирался в природе человеческой.
Сначала Тамара просто хлестала меня мокрой тряпкой по лицу и требовала просить прощения. Я просил. Но чем настойчивее были мои мольбы, тем изощреннее и сильнее становились ее удары, а когда я зарыдал, Тамара в бешенстве схватила тяжеленный тапок и начала ставить по всему телу обжигающие «горчичники».
– Хватит реветь! Натворил дел – имей мужество понести наказание! Мать он решил опозорить! Ну ничего! Ты надолго этот день запомнишь!
Ударов было так много, что в какой-то момент я, то ли от боли, то ли от обиды, потерял сознание и отрубился. Пришел я в себя оттого, что стою на коленях в красном углу под иконами и рука Тамары держит меня за волосы, сухой горох больно впивается в коленные суставы и разъяренный голос произносит фразу: «Читай молитву, и не дай Бог ты собьешься!»
И тут мне стало по-настоящему страшно. Ведь здесь, в этой комнатенке, защитить меня было некому. Там, в детском доме, можно было закричать, завизжать, и рано или поздно заведующая останавливала пытку, но сейчас я был с «мамой» один на один и меня мог услышать только Бог! И я стал молиться, с выражением, как только умел. Я очень старался, но усталость давала о себе знать, и если я сбивался, то моментально получал по голове тапком. Когда я окончательно отупел от происходящего, то услышал тоненькие голоса снизу. Это были горошинки. Они слезливо просили не давить их коленками, потому что я тяжелый и им очень больно. Я незаметно от Тамары выгреб их так, чтобы не причинять вреда. Они поблагодарили меня за спасение и пожелали спокойной ночи. Они пошли спать, а я продолжал тараторить молитвы по кругу. Я мечтал о том, чтобы время шло хоть немного быстрее, чтобы Тамара уснула или я погрузился в сон, но наказание продолжалось, и я просто смотрел на часы и ждал, когда наступит утро, ведь в этом случае я просто убегу в школу и все закончиться. Через шесть часов прозвенел будильник, я собрал портфель и пошел на уроки.
Природа брала свое, по утрам я стал обнаруживать у себя эрекцию, на лбу появились прыщи, и вскоре я испытал чувство влюбленности. Объектом моего восхищения стала одноклассница по имени Настя. Мы сидели с ней за одной партой, и я каждый день молил Бога о том, чтобы Он сделал так, чтобы мы встречались. И мы встречались, но только на время уроков.
Настя была редкой красавицей! У нее были светлые волосы, большие голубые глаза и очаровательная улыбка. Правда, она носила пластинку на зубах, но меня это ничуть не смущало, я был уверен, что этот нюанс тянет на такой же физический недостаток, как и мое бельмо. Я хотел добиться ее расположения и всегда держал при себе запасные ручки, карандаши и ластики, так как она их частенько забывала дома. Настя училась средне, и я давал ей списывать и подсказывал во время ответов у доски. За это меня периодически выставляли за дверь и писали в дневник замечания, но я был готов на любые жертвы ради любимой. Конечно, шансов у меня не было, но Настя не отталкивала меня и не обзывала, и этот факт сам по себе внушал мне надежду на будущие встречи.
А еще у Насти была кошка, и в минуты хорошего настроения она рассказывала мне о том, как здорово иметь в квартире пушистого питомца. И вот однажды, на перемене, она сообщила мне, что у ее подруги кошка родила котят, и если я хочу взять себе малыша, то после уроков я могу пойти к ней в гости и выбрать питомца. Мол, их так много, что некоторых могут утопить. И тогда я решил, что хотя бы одного котенка спасу обязательно.
Конечно, я понимал, что Тамара не позволит завести мне даже рыбок, но отказать себе в удовольствии поиграть с котятами я не мог. Настя в тот день не смогла пойти вместе со мной, так как ее оставили дежурить по классу, а я, как только прозвенел звонок, очертя голову помчался к 22-этажному дому, где меня ожидали пушистики.