Под счастливой звездой. Записки русского предпринимателя. 1875-1930
Шрифт:
Жили сестры как отшельницы, никуда со своей дачи не выезжали и знакомства в Томске ни с кем не водили. Во время торжественных праздников навещали отшельниц с визитами только губернатор и некоторые другие высокопоставленные лица в городе. Жизнь сестер, в общем, была небогатой; средства они получали от дачи-имения, на котором продавался строевой сосновый лес.
До чего порой царила большая свобода нравов в судах старой Сибири, видно будет из следующего.
В Красноярске мои знакомые, коммерсанты Полуянов и Зорин, торговали вином и,
Между обоими предпринимателями пробежала, однако, черная кошка, произошли какие-то крупные недоразумения, и начали они друг с другом тягаться не на живот, а на смерть. Не довольствуясь своими компанейскими приисковыми недоразумениями, стали они возводить один на другого обвинения в разных преступлениях; первый, например, обвинял второго в том, что он — двоеженец, а второй называл первого каторжанином и заявлял, что он не имеет права заниматься золотопромышленностью.
Бывшие компаньоны подавали один на другого заявления в губернское правление, которое с полным вниманием и усердием стало применять к обоим жалобщикам свои меры правосудия. Сегодня оно наказывало одного жалобщика, накладывая арест на половину намытого золота, затем через два-три дня арест снимался, и по отношению к другому жалобщику применялась та же мера судебного возмездия; и в таком духе продолжалось это красноярское правосудие лет пять, пока тяжебщики не выработали окончательно своего небольшого золотоносного участка.
В конечном результате рассорившиеся счастливцы превратились в бедняков, и им, на покрытие их долгов, пришлось даже продать свои каменные дома, приспособленные ими еще до начала тяжбы, в первые годы их успешной золотопромышленной деятельности.
В это же примерно время, в том же самом учреждении, где царило такое блаженное правосудие — в Енисейском губернском правлении, — завязался лично у меня тоже судебный процесс, по тому времени также довольно крупный. Он произошел по причине моей болезни, неожиданно приключившейся со мной. Случилось это так.
Каждой зимою, обычно в декабре и январе, мы, золотопромышленники, съезжались в город Томск для закупки здесь всех товаров, необходимых для предстоящих приисковых операций. В одну из таких поездок мне случилось заболеть, схватить какое-то «поветрие», как тогда говорили. Болезни своей я не придавал вначале особенного значения. По возвращении из Томска я заехал в Красноярск и попал туда как раз во время Масленицы. Масленичное дело известное: пришлось бывать в гостях, есть блины, со всеми полагающимися к ним закусками, пить вино и шампанское — я не сохранил диеты, и, как оказалось, поступил неосторожно.
Сразу после Масленицы я по своим делам выехал в село Чебаки, в Ачинский округ, и по дороге почувствовал резкое ухудшение своей болезни. Перепуганный этим обстоятельством, я на одной из почтовых станций обратился за медицинской помощью к местной лекарке-знахарке. Она попоила меня каким-то зельем, и мне стало совсем
Болезнь моя не позволила мне весною вовремя выехать на мои прииска. А на приисках начались работы. От моего управляющего Солгонскими приисками я получил письмо, с сообщением о том, что торфа, назначенные к работе, уже вскрыты, и с запросом, что делать дальше. Я отдал распоряжение своему зятю, Алексею Хворостову, взять с Солгонских приисков партию моих рабочих и поставить их в разведку на одну указанную ему мной речку. Надо заметить, что зять мой работал на прииске «Богом дарованный», находившемся в соседстве с моими приисками. Прииск, на котором работал Хворостов, принадлежал моей матери и на ее средства разрабатывался.
Получив от меня указания, Хворостов взял моих рабочих и одного моего служащего и отвел их на разведочные работы, в указанное мной место. Здесь, в первых двух линиях заложенных шурфов, было найдено неглубоко лежавшее богатое золото.
Этот радостный результат разведки был немедленно доложен Хворостову, а также сообщен и управляющему моими Солгонскими приисками.
Что же сделал Хворостов?
Он выехал на разведку, срубил там явочные столбы, поставленные на мое имя, а работавшую на этой разведке партию моих рабочих сдвинул по долине речки верст на 5 вниз, как раз в то место, где речная долина стала немного шире и где менее всего можно было рассчитывать на нахождение золота.
На открытую мной, при посредстве моих рабочих, богатую золотом площадь Хворостов не замедлил поставить своих рабочих, водрузил здесь свои явочные столбы, а затем не забыл, конечно, сделать и официальное заявление, куда нужно, об отводе лично ему этой площади.
Узнав обо всем этом еще в Красноярске, я, едва оправившись от болезни, выехал на прииска и здесь немедленно же вступил в объяснения со своим зятем, засыпав его вопросами: как и почему все это могло так случиться? Хворостов, прикинувшись невинным агнцем, дал мне следующее объяснение своих поступков. По его словам, открытая мной золотоносная речушка простиралась в длину на 10 верст, а по закону можно было заявлять на одно лицо не более 5 верст; вот почему он и позволил себе поступить так, как он поступил; как только власти сделают ему, Хворостову, отвод нового прииска и утвердят его за ним, он немедленно передаст его мне.
По молодости своих лет я поверил своему зятю, который сумел так искренне убедить меня в благородстве всех его поступков, что я и не заподозрил ничего худого для себя.
В действительности все вышло иначе, и зять мой не смог долю скрывать коварства, им совершенного. Когда вновь открытый богатый прииск был уже утвержден за ним, у него еще не хватало некоторое время совести открыто выявить свое злое и коварное отношение ко мне. Постепенно, и то только стороною, до меня стали доходить слухи о заявлениях Хворостова, что он будет вырабатывать свой, отведенный ему, золотоносный участок, а я должен буду работать на моем участке; каждому, дескать, свое и т. д.