Под сенью молочного леса (сборник рассказов)

Томас Дилан

Джордж Коуклюш притворился, будто он забыл, как скользкая крыша поехала из-под него, забыл о пугающей отсюда, с высоты грузовика, узкой морской полоске. Вцепившись в железный поручень, он сказал:

– Мой отец видел кита-косатку.

С первыми же словами твердость исчезла из его голоса. Своим надтреснутым, писклявым дискантом он старался перекричать шум ветра, лишь бы мы поверили. Я понимал, что ему хочется придумать такое, чтобы у всех у нас волосы дыбом встали, чтобы сумасшедший грузовик замер на месте.

– Твой отец торгует травами.
– Но дымок на горизонте уже был белым, кудрявым фонтаном, который пускал носом кит, а бушприт ныряющего в волнах

парохода как сам этот нос.

– Где же он держал своего кита, Коклюшка, в прачечной, что ли?

– Он видел его у Мадагаскара. Зубищи такой длины, как отсюда... как отсюда до...

– Как отсюда до Мадагаскара.

Он забеспокоился, увидев впереди крутой подъем. Ему уже было не до приключений отца - маленького, насквозь пропыленного человечка в шапочке и в халате из чертовой кожи, который весь день выстаивал в своей лавке, набитой лечебными травами, и мямлил что-то покупателям или в полумраке занавешенных кабинок давал советы старикам, жаловавшимся на ломоту в пояснице, и неосторожным девушкам - и он с ужасом вытаращил глаза на крутой подъем и вцепился в меня и в Дэна.

– Пятьдесят миль шпарит!

– А тормоза-то отказали, Коклюшка!

Он отпустил нас, изо всех сил ухватился обеими руками за железный поручень, и так, дрожа и упираясь ногой в ящик позади, помог грузовику благополучно обогнуть каменный забор и въехать на более пологий холм к калитке похилившейся фермы.

От калитки к первой отмели вела вниз тропинка. Было время прилива, и мы слышали, как море кидается на берег. Четверо мальчиков на крыше грузовика: один высокий, смуглый, с правильными чертами лица, с четкой речью, в добротном костюме - бывалый мальчик; второй приземистый, нескладный, рыжий, с красными руками, вылезающими из коротких обтрепанных рукавов; третий в очках с толстыми стеклами, живот впалый, плечи хилые, шнурки на ботинках вечно болтаются, ноги смотрят врозь; четвертый худой, маленький, бестолково суетливый, кудрявый, вечно какой-то замызганный - и перед ними их новое, на две недели жилье - густой колючий кустарник вместо стен, море вместо палисадника, заросшая зеленой травой канава вместо уборной и побитое ветрами дерево посреди участка.

Я помог Дэну разгрузить машину, пока Сидней рассчитывался с шофером, а Джордж безуспешно пытался открыть калитку и поглядывал на уток, ходивших за ней. Грузовик уехал.

– Давайте поставим палатку под деревом, - сказал Джордж.

– Не поставим, а разобьем, - сказал Сидней, отодвигая ему щеколду на калитке.

Мы разбили палатку в углу участка, где не так дуло.

– Кому-то придется разжечь примус, - сказал Сидней, и после того как Джордж обжег себе руку, мы сели в кружок у спальной палатки и заговорили об автомобилях, довольные, что уехали за город, разнежившиеся в дружеской компании, и лениво болтали, думая каждый о своем, но помня все время, что ниже нас море кидается на скалы и откатывает обратно и что завтра мы будем купаться, играть в мяч на песке, расстреливать камнями бутылку на выступе скалы и, может быть, повстречаем трех девочек. Старшая пойдет Сиднею, уродка Дэну, а самая младшая мне. Джордж всегда разбивал очки во время разговора с девчонками, и он уходил слепой курицей, а на следующее утро объяснял нам:

– Извините, что мне пришлось уйти, но я не успел выполнить одно поручение.

Был шестой час. Мои отец с матерью, наверно, уже кончили пить чай; тарелки, расписанные знаменитыми дворцами, убраны со стола; отец сидит с газетой, мать штопает носки - и далеко от меня, вон там, левее, за голубоватой мглой на верху холма, в своей

дачке, они прислушиваются к детским крикам в парке, которые слабо доносятся до них через теннисный корт, и думают обо мне: где я сейчас и что я делаю. А я сидел в поле один со своими товарищами и, покусывая травинку, говорил:

– Демпси дал бы ему жару, - и думал, что отец Джорджа и видеть не видел, как этот кит бурлит волны на поверхности моря и горой уходит под воду.

– Побежали наперегонки до конца поля? Спорим, я тебя обгоню!

Мы с Дэном помчались, лавируя между коровьих лепешек, и Джордж, топая, поспевал за нами.

– Пошли на берег.

Повел нас Сидней; в коротких штанах защитного цвета он побежал напрямик, как солдат, перескочил через изгородь, потом верхним полем к нижнему, к рощице в низине, по вереску на полянку у скал, где около палатки боролись двое крепышей. Я видел, как один из них укусил другого за ляжку, оба они свирепо, со знанием дела лупили друг друга по лицу, один вырвался, вскочил на ноги, но второй повалил его и ткнул лицом в землю. Это были Брэзелл и Скелли.

– Эй, Брэзелл и Скелли!
– сказал Дэн. Скелли держал Брэзелла полисменской хваткой - одной рукой выше, другой ниже локтя; он быстро два раза крутнул ему руку и, улыбаясь, поднялся с земли.

– Здорово, ребята! Здорово, Коклюшка! Ну как твой папочка?

– Очень хорошо, спасибо.

Лежа на траве, Брэзелл ощупывал, не сломаны ли у него кости.

– Здорово, ребята. Ну как ваши папочки?

Оба они были самые рослые и самые отпетые парни в школе. Весь семестр изо дня в день эта парочка ловила меня перед уроками и втискивала в корзинку для бумаг, а корзинку ставила учителю на стол. Иногда я сам из нее выбирался, иногда нет. Брэзелл был тощий, Скелли толстяк.

– Мы стоим на поле у Баттона, - сказал Сидней.

– А мы здесь отдыхаем на курорте, - сказал Брэзелл.
– Ну что, Коклюшка, как ты теперь? Папа дал тебе пилюльку?

Нам всем четверым - Дэну, Сиднею, Джорджу и мне хотелось сбежать вниз, на отмель, остаться там одним, ходить и орать на воле у моря, бросать камешками по волнам, вспоминать разные приключения и всячески чудить, чтобы и нам было что вспомнить потом.

– Мы пойдем с вами, - сказал Скелли.

Он взял Брэзелла под руку, и они потащились следом за нами, передразнивая нелепую походку Джорджа и хлеща прутьями по траве.

Дэн сказал с надеждой в голосе:

– А вы надолго здесь, Брэзелл и Скелли?

– На все две недельки, Дэвис, и Томас, и Эванс, и Коуклюш.

Когда мы дошли до Мьюслейдской отмели и разлеглись там, я стал загребать песок горстями и пропускать его струйку за струйкой между пальцами, а Джордж смотрел на море сквозь свои очки с двойными линзами, пока Сидней и Дэн нагребали ему песку на ноги. Брэзелл и Скелли сидели позади нас как двое стражников.

– Мы хотели недели на две съездить в Ниццу, - сказал Брэзелл и толкнул Скелли в бок.
– Но для цвета лица тут воздух лучше.

– Лучше лечебной травки, - сказал Скелли.

Они заржали в восторге от своего остроумия, стали тузить и кусать друг друга, снова схватились бороться и швырять песком в глаза и наконец с хохотом повалились навзничь, и Брэзелл утер бумажной салфеткой кровь из носу. Джордж лежал, зарытый в песок по пояс. Я смотрел, как море отходит все дальше и дальше и как ссорятся птицы, летая над ним, а солнце начинает терпеливо клониться к западу.

– Полюбуйтесь на Коклюшку, - сказал Брэзелл.
– Правда, он удивительный? Растет прямо из песка. У Коклюшки нет ножек.