Под созвездием любви
Шрифт:
— Ты прекрасно читаешь. Не думал, что встречу среди американцев настоящего любителя поэзии.
— Большую часть своей жизни я провела среди книг. Можно сказать, людей я знаю гораздо хуже. А ты?
— Что — я?
— Судя по твоим книжным шкафам, ты и натуралист, и гуманитарий, и технарь.
— Пожалуй, больше натуралист. Вначале вынужденный, а потом как-то втянулся.
— Ты занялся подробным изучением Острова?
— Вначале я изучал течения, приливы и отливы, дожди, ветра — это все было жизненно необходимо для того, чтобы быстрее построить дом. А потом впервые
— Да уж, подобной красоты на суше не встретишь.
— Ошибаешься. Ты удивишься, до чего разнообразны флора и фауна благословенного флоридского края. Не зря же ее так назвали.
— Эй-эй, не забывай, что я уроженка почти здешних мест. Я все знаю про свою родину!
— Нет, Дженни, уверяю тебя, о половине растений ты никогда не слышала, а половину животных никогда не видела.
— Здешняя природа сильно отличается от английской?
— Знаешь, я в Англии вообще этим не интересовался. Совершенно. Ну то есть… я же в некотором роде фермер, так что природа всегда была рядом, но интерес — нет, такого не было.
— Ты скучаешь по Англии?
— Да… пожалуй… смешно — я ведь уехал буквально на минуточку, а оказалось — навсегда…
Уловив в его голосе прежние нотки безумия, Дженнифер торопливо перевела разговор на другую, более безопасную тему.
— Затерянные Островки — они все безжизненны?
— О, ну что ты! Там масса животных и птиц. Не на всех, конечно. Просто там есть с десяток довольно крупных участков суши, их не заливает водой, и потому там сохранился культурный слой почвы…
Мортимер разглагольствовал насчет видов флоры и фауны, а Дженнифер напряженно размышляла. Чего он боится? Она ясно чувствовала, что Морт напрягается, когда она слишком близко подбирается к какой-то теме… только вот непонятно к какой.
Ужасно хочется узнать о Сесили. Уж-жасно!
Миссис Соммерс убрала со стола, и они поднялись наверх, в холл второго этажа, где Морт налил себе бренди, а Дженнифер благоразумно воздержалась, помня, какое убийственное воздействие оказывает на нее алкоголь. Тишина и темнота окутали дом, свет падал лишь из приоткрытой двери в комнату Морта… Дженнифер сама не знала, как вопрос сорвался с ее губ:
— Ты тоскуешь по ней, Морт?
— Я не знаю… Иногда мне кажется, что я ее ненавижу…
Она испугалась этого разговора, инстинктивно чувствуя, что ступает на очень опасную и зыбкую почву. Морт неожиданно поднялся и ушел в свою комнату. На мгновение Дженнифер решила, что он не вернется, но тут зазвучала музыка, и Морт появился в холле уже без бокала.
— Ты танцуешь, принцесса?
— В каком-то смысле… В школе я два раза танцевала котильон. В первый раз вышло ужасно, во второй… просто плохо.
— Ты честная женщина, Дженнифер Аргайл. И не боишься смеяться над собой. Странное и редкое для женщины качество. Идем же.
Он взял ее за руку и потянул за собой. Дженнифер подчинилась, немедленно ощутив, как зажглось где-то внутри уже знакомое пламя желания…
Музыка плыла в ночи, плакали и пели скрипки, шумел невидимый в темноте океан, и одуряюще пахли ночные цветы. Это была ночь, созданная
Тепло его тела, крепость его рук — Дженнифер ясно понимала, что влюблена, как кошка, что душу готова заложить, лишь бы не размыкать этих объятий, не расставаться, кружиться в темноте под грустные и завораживающие звуки.
Потом дыхание Морта участилось, и его лицо оказалось совсем близко, так близко, что Дженнифер утонула в бездонных черных очах обольстителя, сама потянулась навстречу, губы приоткрылись и жаждали поцелуя…
Морт Риджвуд, граф Уоррингтон внезапно резко остановился, отстранил от себя девушку и поцеловал ей руку долгим и абсолютно аристократическим поцелуем. Потом произнес:
— Спокойной ночи, Дженнифер. Спасибо за прекрасный вечер.
Повернулся и ушел к себе в комнату, туда, где этот дурацкий алтарь перед портретом золотоволосой гордячки с надменным и холодным лицом.
У себя в комнате Дженнифер Аргайл содрала через голову вечернее платье и поплелась в душ. Прохладные струи остудили разгоряченную голову, но не могли остудить пылающего сердца.
Она страстно желала Мортимера Риджвуда, она мечтала о близости с ним, и невозможность этого ранила куда больнее, чем самый острый на свете клинок.
Утром Дженнифер пришла к неожиданному выводу: ей больше не хочется поскорее вернуться домой. Если еще несколько дней назад она готова была на пальме зарубки делать, считая дни до прихода неведомого капитана Бедекера, то теперь с сожалением констатировала: первая неделя из двенадцати прошла, осталось всего одиннадцать!
Она надела зеленое платье и заплела волосы в косу, напевая что-то крайне легкомысленное. Настроение, несмотря ни на что, было отличным, вчерашний вечер казался прекрасной сказкой и наполнял душу Дженнифер уверенностью, что все будет хорошо.
Миссис Соммерс выглядела мрачной и какой-то отстраненной. Дженнифер подбежала к ней и хотела расцеловать, поблагодарить за великолепный вечер, но что-то в зеленых глазах Морин Соммерс остановило ее.
— Доброе утро, миссис Соммерс. Что с вами? Вы выглядите усталой. Наверное, вымотались за вчерашний день. Клянусь, теперь мы с вами все будем делать вместе. Я вела себя как избалованная девчонка, даже не предложила свою помощь…
— Не обращай внимания, девочка. Я вовсе не устала. Дело не в этом. Это… что-то в воздухе… У меня дурные предчувствия.
— Но почему?
— Если бы я знала почему. От бабки мне это наказание досталось, вот почему. Только она — да и мать моя — были не в пример сильнее по этой части.
— Я не понимаю…
— А тут нечего и понимать. Начнешь понимать — скажешь, с ума сошла старая Морин.
— Не скажу!
— Понимаешь, милая, бабка моя, она была вроде как… ведьма. Вернее — Ведающая. Могла человеку судьбу предсказать, могла предупредить насчет града — чтоб сено вовремя прикрыть. Мать моя уже только про погоду хорошо чуяла. А я и вовсе слабая: просто знаю, что что-то не так, а видеть не вижу.