Под созвездием северных «Крестов»
Шрифт:
В кресле вольготно расположилась рыжая крашеная девица в черной полупрозрачной блузке и короткой кожаной юбчонке и дерзко смотрела на вошедшего. Сидела она, по-хозяйски закинув ногу на ногу, так, что юбочка задралась до самого бедра, и взгляд Карташа сам собой, без всякого приказа со стороны разума, остановился на полоске белой кожи там, где заканчивался черный чулок. Чулок был со «стрелкой».
Девица оглядела его с головы до ног откровенно бесстыжим взглядом и поставила диагноз:
– А ты ниче.
– Я-то ладно, а вот ты кто?.. – вырвалось у Алексея.
Признаться,
– Меня твой кореш пригласил, – был насмешливый, чуть хрипловатый ответ. – Загляни, говорит, к моему кенту, развесели его, как умеешь, – скучно, дескать, ему там париться…
«Ага…»
Она сдернула белое покрывало со столика с инструментами, и заместо инструментов на столике обнаружился недурственный для этих мест натюрморт: банка маринованных огурчиков, кусок буженины, хлеб, картошка-фри в красных бумажных пакетиках с желтой буквой «М», литровая бутылка водки «Гжелки», полуторалитровый тетрапак с апельсиновым соком «Нико» и два пластиковых стаканчика. Унылость зубодерного кабинета преобразилась в мгновенье ока.
Стаканчики девица незамедлительно наполнила и сказала:
– Не тушуйся, красавчик, все согласовано, куплено и оплачено.
Однако Карташ стоял неподвижно. Ощущение нереальности происходящего было таким сильным, что впору было ущипнуть себя и проснуться.
Но как проснуться от реальности?
Вдруг нахлынуло: Маша…
– Катя, – сказала девица. – Катя меня зовут. Ну что встал? Времени немного…
На ватных ногах он дошел до стульчика, сел. Меньше всего сейчас – да и все последнее время – Карташ думал о сексе. Вообще не думал. Как-то, знаете ли, не до того было, но… Но вот тело его, здоровый, бляха-муха, мужской организм Алексея Карташа, как оказалось, придерживался иного мнения. Черт его разберет, почему так произошло, возможно, необходима было ему, организму, некая разрядка, возможно, мозг, наконец, устал бороться с действительностью и пришло время с ней, действительностью этой гребаной смириться.
«Опять не на кровати, – отчего-то подумалось Карташу И еще – не он сам, а кто-то вовсе уж циничный – подумал в его голове: – А здесь жить оч-ченно даже можно. Но вот что за кореш у меня тут нашелся?..»
Любые сомнения, если таковые и были, относительно основной и, наверное, единственной профессии Кати, разумеется, рассеялись в первую же минуту. Как говорится, профессия у нее на лбу написана. Или на иной части тела. А тут еще Катя недвусмысленно выложила на край стола упаковку презервативов: мол, нечего тянуть вола за хвост, потянем-ка тебя за кой-что другое…
И он почувствовал вдруг, что хочет эту девчонку. Черт знает что! Нет, не пылает страстью, не вожделеет, а, япона мать, именно хочет. Тупо и примитивно. По-звериному… И даже не по-звериному, а… Как бы это объяснить… Хотел биксу не он сам, Алексей Карташ, – хотело то крохотное, неприметное существо, которое таится в каждом из нас, выглядывает на мир через наши глазницы и время от времени, произвольно,
Какая бы там ошибка не произошла, кто бы чего не напутал – Карташа это мало касается. Дают – бери.
Его рука самостоятельно подняла стаканчик, соприкоснула его пластиковый бок с поднесенным девицей стаканчиком, и оприходовала в один залив. Потом тело Карташа закусило чем бог послал, а говоря конкретно – не пропустив ни одно из яств. Картошку – ту сразу смолотило подчистую. Так поступают животные, которые в вопросах выживания намного мудрее человеков: неизвестно, что будет завтра, поэтому надо набивать брюхо сколько туда влезет, а что не влезет – спрятать на черный день. Сам же Карташ наблюдал за собой словно бы со стороны, словно бы смотрел пошлый и неинтересный спектакль.
Слишком долго он не позволял себе смириться с мыслью, что Маши нет, вот в чем дело. И уже никогда ее не будет. Что отныне и навеки жизненный локомотив Алексея, по каким бы рельсам тот не покатился, будет лишен этого милого, взбалмошного и своевольного паровозного тендера.
Лав ми тендер, лав ми свит…
Машка… Машка!
Да нет ее больше, нету! И пора сей факт принять. Пора перешагнуть через прошлое. Переплыть через Стикс, попасть к другим берегам… к берегам другой жизни. Жизнь-то продолжается, а?!
Катя поставила свой, тоже опустошенный стаканчик на стол («А выпить она, чувствуется, не дура», – машинально отметил Карташ) и медленно расстегнула пуговичку на блузке, сопровождая сие действие призывными взглядами.
Водка, споро, как огонь по пороховой дорожке, бежавшая по телу, зажигала кровь жаром, выжигая напрочь иные мысли кроме одной-единственной, навеянной извечным мужским инстинктом. Ну и, опять же, нет никакой нужды поступать иначе как по-звериному – брать то, что можно взять.
Где-то в глубине сознания вдруг возникла мыслишка: а вот благородные киношные и книжные герои его бы не одобрили – как можно, когда едва неделя минула со дня гибели любимой женщины, предаваться мерзкому блуду с первой попавшейся биксой? Мыслишку Карташ отогнал. Не он отогнал – тот, другой… Наверное, благородные правы – по понятиям цивилизованного мира. А Карташа заставили покинуть цивилизованный мир, и теперь он вынужден приспосабливаться и жить по другим понятиям…
Карташ жестом показал Кате, чтобы переместилась к нему на колени – та с готовностью вскочила с кресла, обогнула стол, села, куда велели, жарко прильнула необычайно мягким, будто не из мышц и жира состоящем, а из перины, телом. Алексей, глядючи на себя со стороны, расстегнул на девушке блузку сверху донизу. Грудки открылись на обозрение отнюдь не бедственные, весьма даже аппетитные. Карташ умело лишил их лифчика.
– Как ты хочешь, милый? – страстно прошептала Катя, явно подражая героиням эротических кинофильмов.