Под созвездием северных «Крестов»
Шрифт:
Он прислушался. Как и раньше, что-то заскрежетало, отодвинули что-то тяжелое, чем-то хлопнули, обо что-то ударили. Причем, какие из этих звуков были реальными, а какие производились для маскировки, он понять не мог, сколько не тщился. Известно было лишь одно: у чертей в хате имеется мобильник, который они старательно и, надо признать, надежно прячут от шмона… и от Карташа. Не доверяют, твари, родному соседу: а вдруг он казачком засланным окажется! И при том с азартом расследуют дело этого самого казачка… Вот и приходилось Алексею добровольно, посредством одеяла и подушки, лишать себя зрения и слуха, дабы, не приведи господь,
Ладно. И пусть. Лишь бы и вправду помогли.
Сквозь толщу импровизированной звукоизоляции приглушенно донесся голос Эдика, что-то бубнящий, слов было не разобрать абсолютно.
Минут через пятнадцать закончили, наконец, ироды. Это ж сколько они на связь тратят? И как потом счет Карташу выпишут?
Алексей выбрался из-под подушки и одеяла, свесил ноги со шконки, мрачно посмотрел на Эдика.
– Ну? Не томи.
Эдик закурил.
– Не обольщайся, ничего конкретного. Вчера оперок мой пошатался по округе: вряд ли убийца, если он, конечно, существует в реальности, приковылял пешком и пешком же удирал. Значит, машина была припаркована на соседних улицах…
Обходить квартал с опросом граждан, ясно, приятель Эдика не стал, он поступил иначе: поставил себя на место человека, которому необходимо держать машину поблизости и одновременно спрятать от посторонних глаз. Эту логику непрофессионала понять невозможно, а вот просчитать логику спеца – с этим в точности наоборот, если ты сам спец, конечно. Вот опер походил, походил по прилегающим улицам и отыскал дворик. Хороший дворик, просто изумительный, проходной и проездной, подлинно питерский, из него можно выехать на одну улицу, а можно и на другую. Дворик исключительно жилой, то есть без офисов со сторожами и без ночных магазинов. И опер пришел к выводу, что на месте убийцы он оставил бы машину здесь.
Дальше. Это центр города, живого места на асфальте мало, машины паркуются чуть ли не друг на друге, дома малоэтажные. Отсюда вывод: здешние автовладельцы наверняка знают тачки друг друга, типа как все друг друга знают в деревне. И если в окрестностях появляется новая машина, проходя мимо, невольно ее ревниво разглядывают, как в деревне разглядывают любого незнакомца. Значит, оставалось найти автолюбителей и переговорить с ними – глядишь, и обнаружится кто-нибудь, кто видел ночью постороннюю тачку. Первый заход ничего не дал – естественно, времени-то сколько прошло с убийства, но опер обещал еще разок туда наведаться.
Собственно, на этом новости с воли и заканчивались. Негусто, прямо скажем, однако для начала и этого было выше крыши.
Глава 16
…И дела приятные
Как это ни странно, но плюгавый мужичок с интригующей просьбой насчет зуба напрочь вылетел у Алексея из головы – голова была забита размышлизмами насчет того, что удалось узнать приятелю Эдика… размышлизмами большей частью совершенно бесплодными. Старый сыскарский принцип «ищи мотив» в данном случае не работал по причине недостатка исходных. По исходным же, имеющимся в наличии, получалось, как ни крути, что мотив был только у одного человека.
А вот если все принципы отбросить, то… о, тогда тут возникало море разливанное предположений. Ну, примем за аксиому тот факт, что Карташа элементарно подставили. Тогда вопрос: кто? Варианты ответов: те, против кого была направлена операция Глаголевской фирмы. Сама Глаголевская фирма, преследующая свои интересы. Конкуренты или завистники – в общем, враги убиенного Гаркалова-младшего. Еще какая-то сила, о которой Карташ ровным счетом ничего не знал. И, наконец, различные комбинации этих подозреваемых: Глаголев плюс враги мачо, противник Глаголева плюс неведомая сила… и так далее, и тому подобное… Неизвестную ревнивую подругу питерского мачо, равно как и киллера, который на самом деле собирался убрать канадца из соседнего номера, но ошибся дверью, Алексей в расчет решил не принимать, иначе вообще свихнуться можно было…
Плюгавый вспомнился совершенно неожиданно, утром, когда в хату явились цирики – пересчитать поголовье узников и принять жалобы.
– Есть жалобы! – вдруг воскликнул Алексей. – Зуб, понимаешь, болит, сил нет, всю ночь не спал… Решите вопрос как-нибудь, а?
Цирик мрачно посмотрел на него, как на злостного симулянта, но пометку сделал.
Не прошло и двух часов, как дверь открылась вновь:
– Карташ есть такой?
– А куда ж я денусь со своей шконки, – очень натурально простонал Алексей, баюкая щеку. Играть так играть.
– На выход… шутник.
В компании конвоира он спустился вниз, вышел на улицу, на легкий морозец, жадно вдохнул воздух всей грудью. Воля, бля, хорошо… Если не думать, конечно, о том, куда его ведут. А вели его в сторону больничного корпуса, или как он там правильно называется… Е-мое, неужели и впрямь к дантисту? И на фига, позвольте узнать?! А может, «больной зуб» – это пароль такой, и Карташа препровождают…
Куда его могут препровождать, он так и не придумал, но в мозгу постоянно маячил образ каких-то нечетких то ли подпольщиков, то ли заговорщиков.
Лепила курил у входа. Внимательно осмотрел приблизившуюся парочку, буркнул равнодушно: «Карташ?» – и, получив утвердительный ответ, выкинул хабарик в урну.
– Покури пока на улице, – сказал он конвоиру. – Это где-то на полчасика… а если зуб удалять придется, то и раньше закруглимся.
«Блин…» – подумал Алексей. Что еще удалять?!.
Конвоира долго упрашивать не пришлось, и теперь вдвоем, Карташ и зубодер, направились к кабинету. Остановились возле обшарпанной двери.
– Заходи, – сказал лепила, глядя куда-то вниз и вбок, куда угодно, только не на подследственного Карташа. И добавил непонятно: – У вас сорок минут.
«На что?..»
Он открыл дверь, пропуская пациента вперед. Алексей настороженно шагнул внутрь… и замер на пороге. Дверь за его спиной закрылась.
«Провокация», – вот первое, что подумал Карташ. Сейчас ворвутся вертухаи, повяжут обоих, как миленьких, его определят в карцер, а ее…
Нет, погодите. Какой, к черту, карцер? За что? За это?!
Кабинетик был все тех же стандартных восьми метров площадью. В центре помещалось древнее, как советские времена, стоматологическое кресло, рядом – столик с инструментами, накрытый белой тканью, за ним – стульчик для врача.