Под стягом Габсбургской империи
Шрифт:
— Здесь лежат и кости вашего отца?
— Боже, нет, конечно, — вспыхнула она. — Как такое могло взбрести вам в голову! Нет, мы забрали своих погибших и отвезли их в долину для захоронения. Но турок оставили грифам и лисицам.
— А люди вашего отца захватили много пленных?
— Только одного — бея Нови-Пазара собственной персоной. Остальных предали мечу. Но его забрали с собой, чтобы он заплатил за свои злодеяния.
— И как с ним поступили?
— Как поступили? Его жестокость была притчей во языцех даже среди турок. За год до того его люди захватили моего двоюродного дедушку Милана. Его повесили на рыночной площади в Колашине, продев крюк через ребра. Он умер только через три дня, но говорят, встретил смерть как воин, до самого конца проклиная бея и его приспешников.
— А бей Нови-Пазара?
— О, когда дедушкины люди схватили его, они обращались с ним, как с собакой, как он того и заслуживал: отрезали ему яйца, поджарили их на вертеле и заставили его сожрать, а потом с него заживо содрали кожу. Говорят, орал он так, что слышно было до самого Колашина. Дедушка приколотил его голову над воротами и приказал каждый год надевать на нее новую феску. Кожу выдубили и превратили в коврик. В детстве я на нем играла, — весело добавила она.
После этих слов я на некоторое время замолчал. На меня не только произвели впечатление меланхоличные образы старых полей сражений, но и слегка замутило от кошмарного списка зверств с обеих сторон, причем она перечисляла их таким бодрым тоном, словно докладывала о результатах соревнований по бадминтону в одной из женских школ Вены. В ту ночь я плохо спал. Было холодно, нога ныла еще сильнее, чем в предыдущий день, и меня мучили яркие сны, в которых Артюр Рембо [61] поджаривал на медленном огне Дебюсси, а армии воинов-скелетов в фесках штурмовали баррикады из мольбертов на склонах Монмартра под завывание гусляра, чья песня эхом прокатывалась по улицам: «Никогда так не пировали вороны, как в парке Монсо».
61
Жан-Никола-Артюр Рембо — французский поэт, один из ранних представителей символизма.
Глава десятая
На следующее утро при первых же лучах солнца мы отправились в путь, спускаясь по лесам в долину реки Морача. Вдоль неё проходило одно из двух шоссе с твёрдым (более или менее) покрытием королевства Черногория. Наш план заключался в том, чтобы следовать по нему на юг, пока не доберемся до города Подгорица, где долина превращалась в равнину, а затем мы собирались повернуть на северо-запад и подняться до столицы Черногории, города Цетине.
Но проблема в том, что с моей ногой так далеко не уйдёшь. Вызванная поднявшимся на поверхность осколком кости шишка ночью разболелась, и поутру я едва мог ковылять с палкой. Наконец Зага отвела меня в сторонку, в сосновый лес, и уложила на мох. Она развернула обмотку, чтобы осмотреть твёрдое тёмно-синее вздутие.
— Выглядит плохо, — сказала она. — Придётся вскрыть и вытащить осколок.
У меня волосы на голове зашевелились.
— Вы с ума сошли, господарица? Вскрыть? Это может привести к гангрене. И чем вы будете резать?
Она показала свой кинжал.
— Этим. Держу пари, я в своё время вылечила больше ран, чем вы видели в жизни. Там, откуда я родом, нет ни врачей, ни хирургов.
— Но риск инфекции...
Я с отвращением подумал о том, как она использовала нож за последние пять дней: и как оружие, и для еды за столом,
— Вот, — сказала она, слегка ударяя клинком по ногтю большого пальца. Он зазвенел, — слышали? Замечательный клинок. Этот принадлежал мне всю жизнь: им перерезали пуповину, когда я родилась. Как такой благородный клинок может вызвать инфекцию? Никогда не слышала большего бреда. Но погодите, нужно приготовить мазь.
Она достала из ранца небольшую глиняную фляжку с отвратительной лозой и скрылась в лесу минут на десять, оставив меня мучиться в догадках, во что я ввязался. Она вернулась, энергично взбалтывая содержимое фляжки.
— Смола чёрной сосны, растворённая в лозе — самая хорошая мазь для открытых ран, лучше всех больничных лекарств.
Я крепко зажмурился и стиснул зубами кожаный ремень, а она принялась работать острием кинжала. Длилось это, думаю, где-то минуту, но это была самая длинная минута в моей жизни. Я старался не стонать, но в самом конце, когда она вытащила осколок, всё же не удержался и вскрикнул от боли. Я открыл глаза; она поднесла осколок, чтобы я мог рассмотреть: белый кусок кости в кровавых потёках, похожий на собачий зуб.
— Ну, вот, столько шума из-за ерунды. Вы называете себя сербом и солдатом: что же за воины у австрийского императора, если так суетятся из-за ерунды? Есть вещи и похуже, скажу я вам.
Тут она была вполне права: сама по себе операция, может, и была мучительной, но также и приятнейшей из ласк, если сравнить с ощущениями от повязки из смолы и лозы, которая заставила меня взвыть от боли на всю долину и возвратилась эхом с противоположной стороны гор.
— Вот, — радостно сказала она, — печёт, да? Но раны очищает просто магически.
Как ни странно, она оказалась права: через день отек уменьшился, а примитивная мазь действительно сняла воспаление: жгучая боль прошла. Но когда мы дошли до дороги в конце долины, нам обоим стало ясно, что я не смогу пройти далеко. Мы сели на обочине и стали думать, что теперь делать. Но пока мы спорили, попросить ли помощи на следующей ферме, несмотря на то, что фермер может оказаться родственником Драганича, или отправиться в монастырь Морача и искать убежища у монахов, я услышал вдалеке звук — знакомый, но дико несоответствующий этой примитивной маленькой стране. Да быть не может! В этом анклаве Афганистана в Европе?
Но я оказался прав: автомобильный клаксон. И вскоре показался источник звука, в раскачку движущийся по ухабистой тропе, которая в этих краях служила дорогой. Это был большой и чрезвычайно потрёпанный автомобиль марки «Панар» [62] королевской черногорской почтовой службы, везущий мешок с недельной почтой из Колашина к сортировочному пункту в Подгорице. Водитель был добродушным молодым парнем, а главное, дальним родственником господарицы.
Так что мы вдвоем забрались на мешки с почтой и поехали вниз по извилистой дороге. Водитель не задавал вопросов, почему двум растрёпанным вооружённым путникам, один из которых, очевидно, ранен, так нужно на юг. Кровавые междоусобицы и клановые войны были столь обыкновенным явлением в этой необычной стране, что человека, сующего нос в чужие дела, посчитали бы в высшей степени невоспитанным.
62
«Панар-Левассор» — основанная в 1866 году компания, одна из первых в мире, выпускающих автомобили на продажу, в том числе гоночные и спортивные машины, частные автомобили и лимузины, а также военные автомобили.
Я думал, что за прошедшие две недели пережил столько душераздирающих событий, сколько большинству и за всю жизнь не доведется. Но эти тридцать километров на почтовой машине по дороге из Колашина в Подгорицу превзошли всё многократно. Ужас. Полный кошмар. Само транспортное средство, хотя и не старше двух лет, если судить по значку на капоте, находилось в последней стадии дряхлости, до такой степени, что вызывало удивление, как оно вообще ездит. Выхлопную трубу давно оторвало, и все восемь цилиндров оглушительно стреляли прямо в воздух.