Под тропиком Козерога
Шрифт:
Сестры не ведали, что источник был жилищем гигантского змея Юрлунггура, который спал под черной водой. Вскоре Мисилгое родила ребенка. Это был мальчик, и его назвали Джанггалангом. Боалере собралась изжарить на костре убитых животных, как вдруг они ожили и прыгнули в источник. Тут сестры догадались, в чем дело.
— Наверное, под водой лежит змей. Подождем до захода солнца, — решили они. — Может, тогда удастся поймать кого-нибудь.
Тем временем кровь Мисилгое, пролитая во время родов, затекла в источник и замутила воду. Юрлунггур отведал крови и узнал, что сестры сидят у источника. Мисилгое надрала коры и соорудила из нее люльку для младенца. Потом она построила шалаш, где они собирались провести ночь.
Юрлунггур проглотил младенца Джанггаланга, а затем сожрал обеих сестер. Он изогнулся до неба, тело его стало радугой, язык — молнией, а голос — громом. Из поднебесья он призвал змей со всего края и рассказал им о случившемся у источника. Змеи высмеяли его и обозвали глупцом. Зачем ты съел женщин и младенца, сказали они. Юрлунггур вернулся к колодцу, изверг из себя живых женщин и младенца и опять погрузился на дно».
Это был лишь эпизод из длинной саги о двух сестрах Вавалаг и мужчинах Вонгар, которые встретили женщин вскоре после того, как они живыми вышли из змеиного брюха. Легенда все разрасталась. По ходу действия все животные получали имена, а люди — повеление свыше совершать обряды обрезания и скарификации [30] , зарождались ритмы ритуальных танцев и устанавливался порядок торжественных церемоний. Определялась и общественная структура племени бурада — тотемы, кланы и семейные ячейки. Каждый человек был так или иначе связан с главными персонажами легенды, и степень родства с ними определяла его положение в племени.
30
Скарификация — нанесение на тело мелких надрезов в ритуальных целях, — Примеч. пер.
Миф был нескончаем, как «Кольцо Нибелунгов», и полон смысла, как Книга бытия. Женщинам не дозволялось знать его, а мужчины открывали его постепенно, в течение всей жизни. Прежде чем мальчик появляется на свет, его дух покидает тотемический источник, где обитают духи его предков, и переселяется в чрево матери. Когда мальчику исполняется восемь-девять лет, он проходит обряд обрезания и его частично посвящают в тайны мифа, доступные пониманию ребенка. С возрастом ему открывают все новые детали и священные символы, пока наконец в старости он, подобно Магани, не постигает смысла жизни. Человек умирает, а его дух, покинув бренное тело, вновь возвращается в тотем, откуда вышел много лет назад.
Магани и Джарабили готовились показать маленький эпизод мифа молодым людям, достигшим того возраста, когда нм надлежит увидеть священные символы, а также обучиться ритуальным танцам и песнопениям; после торжественного посвящения перед ними откроется следующая ступень понимания мира. Предстоящий ритуал символизировал возвращение к жизни гоан, скрывшихся в священном источнике Юрлунггура.
Представление требовало тщательной подготовки. Каждый день Магани и Джарабили приходили к хижине и усердно разрисовывали диджериду.Даже в незаконченном виде труба была священным предметом, и, когда я неуважительно протянул над ней руку, чтобы взять что-то, лежавшее по другую сторону, Джарабили цыкнул на меня и отчитал. Так обращаться с Юрлунггуром не полагается.
Диджеридупо всей длине была
Однажды, закончив пение, Джарабили погрузился в глубокую задумчивость. Он сидел, не шевелясь, с палочками в руках, а по его застывшему лицу текли слезы.
— Вспомнил об отце, — объяснил он.
Позже я узнал, что этот Юрлунггур был создай для похорон и, по словам Магани, на нем играли, чтобы «сказать последнее прощай» уходящим из жизни; в прошлый раз Джарабили помогал разрисовывать его как раз по случаю смерти своего отца.
Я спросил Магани, трудно ли играть на этом инструменте.
— Попробуй, — ответил он и, увидев, что я заколебался, добавил: — Не бойся, попробуй.
Я лег на землю, как это делал Магани, вставил в рот восковой мундштук, сжал губы, надул щеки и дунул в трубу. Раздался сиплый, икающий звук, по меньшей мере на октаву выше раскатистого баса, который получался у Магани. Джарабили пришел в ужас.
— Стой, стой! — страдальчески запричитал он, затыкая пальцами уши. — Мальчики, женщины — все могут услышать!
Комментарий льстил самолюбию, но, боюсь, вряд ли кто-нибудь услышал мое соло. На всякий случай я решил больше не трубить. Юрлунггур выглядит простым инструментом, но это впечатление обманчиво. Для игры на нем не следует напрягать губы, и даже Магани приходилось делать несколько попыток, чтобы добиться нужной вибрации губ и заставить резонировать воздух в трубе.
В тот день произошло непредвиденное. Играть на Юрлунггуре имели право только Магани и Джарабили. Под вечер к хижине пришел кривобокий бородатый старик, которого я раньше не видел. Трое мужчин повели беседу, после чего гость улегся на землю и приложил к губам мундштук. Он подул, но инструмент молчал. Магани нетерпеливо наблюдал за происходящим. Джарабили явно нервничал. Бородач дунул еще раз — с тем же успехом. Магани бесцеремонно оттолкнул его и сам пристроился к трубе. Но и у него ничего не вышло. Он дул и так и сяк — все без толку. Магани сел, лицо его исказилось от ужаса.
— Там засел дьявол, — прошептал он сдавленным голосом. Но, подумав секунду, добавил, уже более спокойно: — Или появилась трещина.
Вдвоем с Джарабили они тщательно осмотрели каждый кусочек трубы. Все было в полном порядке. Я вспомнил свои жалкие попытки сыграть утром на Юрлунггуре и со страхом подумал, как бы они не связали эти два события. Магани лег на землю и вновь приник к инструменту. На сей раз из трубы вырвался сиплый рев. Все облегченно заулыбались.
В тот вечер больше никто уже не решался дотрагиваться до трубы; в оба конца вставили затычки из коры, а Джарабили страстно произнес над ней заклинания, чтобы внутрь не залетел не только дьявол, но и дух его отца и деда. После этого трубу спрятали в шалаше.
Пока Магани и Джарабили втайне от всех оформляли Юрлунггур, в других уголках буша столь же скрытно совершались иные ритуалы; дело в том, что оба племени, бурада и гунавиджи, делились на несколько кланов, а те, в свою очередь, подразделялись на тотемические группы, и каждая община имела свои ритуалы. Помимо этого у члена племени были собственные священные предметы, которые он лелеял и с которыми общался один на один; лишь самым близким родственникам, принадлежавшим к тому же тотему, разрешалось видеть их. Бродить по бушу стало нелегким делом: приходилось внимательно следить за тем, чтобы бестактно не нарушить чужое священнодействие.